Возроди во мне жизнь

Думаю, Андрес все это уже знал, поэтому он и велел мне навестить Чофи и держать себя так, словно она — первая дама королевского двора. Тихо закипая от ярости на мужа, я с безмятежной улыбкой слушала излияния Чофи и, когда она наконец закончила, поздравила ее и осведомилась, можем ли мы в ближайшее время приехать к ней в гости вместе с Андресом, которому сегодня неотложные дела помешали обнять своего кума. После этого я поспешила с ней распрощаться, отговорившись тем, что хочу успеть засветло вернуться в Пуэблу.

— Итак, нам предстоит целых шесть лет такой вот тоски, — сказала Моника, стоя в дверях. — Какой ужас! Несварение — и то лучше.

Потом мы с ней отправились пообедать в «Тампико». Моника флиртовала со всеми мужчинами, сидевшими за соседними столиками; в конце обеда официант принес нам бутылку шампанского, которую мы вовсе не заказывали, вместе с оплаченным счетом и двумя розами, к которым была приложена визитная карточка с надписью: «С искренним восхищением от Матео Подана и Франсиско Бальдераса».

Я огляделась и увидела Бальдераса — министра сельского хозяйства, он несколько раз у нас обедал. Он сидел неподалеку, за столиком на двоих, в компании незнакомого мужчины с орлиным носом и глубоко посаженными глазами. Судя по всему, это и был Матео Подан — журналист, которого Андрес ненавидел лютой ненавистью.

— Так ты говоришь, тот, что справа, тоже хочет стать президентом? — спросила Моника. — Извини, подруга, но я ставлю на него.

В конце концов оба пересели за наш столик. У Матео Подана оказался острый и злой язык; ничуть не смущаясь, он стал поливать грязью нашего кума Кампоса, как если бы я была Долорес дель Рио [10] или кем-то еще, но только не супругой Андреса Асенсио. Бальдерас же был очарован Моникой и в конце концов попросил у нее адрес и всё такое прочее.

Только к семи часам вечера мы покинули ресторан. В результате мы вернулись в Пуэблу так поздно, что с мужем Моники едва не случился инфаркт, а мой собственный был уже в курсе всего; он знал даже о том, что мне понравились руки Подана с длинными пальцами.

— Кто тебе разрешал строить ему глазки? — спросил он, когда я в первом часу ночи, беспечно напевая, вошла в нашу спальню.

— Я разрешила, — ответила я с таким спокойствием, что он невольно рассмеялся, а потом начал орать и остановился, только когда я уже натянула ночную рубашку и заявила:

— Ну, не драматизируй. Или ты и в самом деле веришь, что Тюфяк может быть президентом? Не стоит класть все яйца в одну корзину. И прошу, избавь меня от этих телохранителей. Они не стоят своего жалованья. В любом случае, я играю на твоей стороне, и ты это знаешь.

В начале следующего года стало понятно, что Родольфо непременно выставит свою кандидатуру, особенно после убийства генерала Нарваэса. По словам Андреса, этот «тупица и придурок» ничего другого и не заслуживал. Иначе разве пришло бы ему в голову затевать военный переворот?

Родольфо, как министр обороны, отдал военным приказ проявить милосердие к заключенным и принять капитуляцию мятежников, сложивших оружие. Потом отказался от своих слов, чтобы его не обвинили в попытке приобрести тем самым сторонников.

— Этот козел просто спятил! — в сердцах бросил Андрес. — Нельзя усидеть на двух стульях!

К тому времени он окончательно пришел к выводу, что в президенты кум не годится. Тогда он решил наладить отношения с Бальдерасом, и мы стали приглашать его на ужины вместе с Моникой. Кроме него, мы приглашали также Флореса Плиего и весь Кабинет министров — по одному. Но было поздно: Родольфо успел сделаться слишком популярным. На выборах в Веракрусе двадцать четыре губернатора проголосовали в его пользу, и Андрес вынужден был туда поехать. Он рвал и метал, как говорили, но все же поехал. В стенах нашей спальни он материл своего кума, а за ее пределами — поздравлял его с успехом. С этой минуты он возненавидел Мартина Сьенфуэгоса. Он не выносил, что тот рьяно занялся выборами, при этом не посоветовавшись с ним, лишь сообщил о свершившемся факте. Что еще хуже, сам Родольфо стал считать Сьенфуэгоса своим другом и перестал советоваться с Андресом, как раньше.

Лишь после создания Революционного комитета национального возрождения, который выдвинул на пост президента генерала Браво, Фито вдруг вспомнил, что у него есть очень умный кум и даже навестил нас в Пуэбле, чтобы поговорить с ним.

В это время в город прибыл полковник Фульхенсио Батиста, только что пришедший к власти на Кубе. Они с Родольфо получили приглашение позавтракать в нашем доме.

— Знаешь, когда этот герой кубинской демократии отойдет от власти? — спросил у меня Андрес, едва они вышли за дверь. — Никогда. Если этого козла никто не пристрелит, он проторчит у власти еще добрых сорок лет.

Я попыталась обернуть все в шутку, сказав, что такое вполне можно устроить и в Мексике.