Вознесение

Поезд ехал мимо пляжа с песочным замком. Над лазурными водами залива скользили чайки. Продавец кукурузы аккуратно ступал между рядами сооружений из песка и гальки, искусственных каналов, миниатюрных рек и песчаных фигур. Детские голоса звенели над шезлонгами отдыхающих под июльским солнцем.

Резкий скрежет заставил машиниста проснуться. На приборной панели замигали красным несколько лампочек. Машинист вскочил, пролил кофе на брюки и застонал от боли.

Поезд тряхнуло. Ладья, поставившая мат, соскочила с доски и укатилась под сиденье. Френсис и Билли переглянулись. Задребезжало окно. Пустые чашки полетели на пол.

Наступила тишина — сотни ушей прислушивались к происходящему.

Пассажиры в спешке покинули поезд и ошеломленно смотрели на переднюю часть состава, сошедшую с рельс.

Возмущение пассажиров нарастало. Накопившись до критической массы, оно хлынуло через край, обрушившись на весь обслуживающий персонала поезда — и не важно, причастен сотрудник к происшествию, или нет: пока на его форме был фирменный логотип компании, он был виновен.

После всех заверений в том, что причиненный ущерб будет возмещен, а виновные наказаны, рассерженные пассажиры разошлись по вагонам, где продолжили бурно обсуждать произошедшее.

— Отец хочет, чтобы я стал военным, как он.

Они прогуливались по перрону, дожидаясь отправления поезда.

— А чего хочешь ты? — спросил Френсис.

— Все, что угодно, только не это. Это ведь ужасно — постоянно жить в разъездах, не имея возможности завести друзей. Проводить в дороге по несколько месяцев в году и покидать поезд, думая лишь о том, что через недолгое время тебе вновь придется вернуться в него.

— Ты обсуждал это с родителями?

— Они не поймут. Отец уж точно. А мама не станет ему перечить. Для нее самое главное — чтобы мы были вместе. Но мне от этого не легче. Иногда мне хочется сойти с поезда на какой-нибудь остановке и затеряться в городе. Начать новую жизнь и никогда не возвращаться обратно.

Билли опустил голову. Его щеки пылали.

Глубокой ночью поезд двинулся дальше. Машинист нагонял потерянное время, стремительно несясь вперед. Ресторан снова открылся, а потому в купе остались лишь Френсис и Билли. Ночник над кроватью освещал лист бумаги, на котором рисовал Билли под шорох страниц книги Френсиса.

Мерный стук колес по рельсам напоминал звук волн, лениво бьющихся о скалы.

Френсис разбудил Билли, легонько похлопав по плечу. За окном брезжил рассвет.

— Который час?

— Шесть утра.

— Еще очень рано.

— Сейчас лучшее время.

Они на цыпочках прокрались в тамбур.

Спустившись с перрона, Френсис и Билли направились к возвышенности.

— А мы успеем обратно? — спросил Билли.

— Конечно. А теперь смотри, — ответил Френсис и указал рукой на багряное солнце над городом. Алые лучи отражались в гладкой поверхности раскинувшегося озера. По водной глади прошла волнистая рябь, как будто в поле вспыхнул пожар. В глазах восхищенного Билли заплясали языки пламени.

Они опустились на землю, поджав под себя ноги. Солнце заливало светом не только озеро, но и холм, согревая кроны деревьев.

В воздухе пахло весной — свежестью молодой зелени и ароматом распустившихся цветов.

Яйцо аккуратно растеклось по раскаленной сковороде. Смазанная кусочком масла, она источала аппетитный аромат. Сделав огонь сильнее, повар добавил щепотку соли и накрыл сковороду прозрачной крышкой. В этом деле главное — время. Если выдержать идеальное соотношение между румяной корочкой, едва покрывающей яйцо, и полной готовностью, когда все уже пропеклось и яичный белок потемнел, можно добиться изумительной сочности.

В воздухе витал аромат перца, соли и прованских трав.

Повар погасил огонь и переложил яичницу на белые тарелки.

Официант направился к столику.

— Я поговорю с отцом, как только мы приедем в город, — начал Билли. — Скажу ему, что не хочу становиться таким, как он.

— А чего ты хочешь?

— Рисовать.

Аромат яичницы защекотал ноздри Билли и возбудил в нем зверский аппетит. Заиграл оркестр из столовых приборов. По тарелке растекся желток.

— Знаешь, что отличает хорошего художника от любителя? — спросил Френсис, отправляя кусок яичницы в рот и запивая его большим глотком горячего кофе.

— Мастерство?

— Хорошего художника отличает восприятие. Школа художественного мастерства позволит достичь необходимого уровня, чтобы считаться профессионалом, но художником, в полном смысле этого слова, ты все еще не станешь. Поэтому важно не то, как ты рисуешь, а что рисуешь. Мысль, переданная мазком кисти, и есть наследие, оставленное будущим поколениям. Это возможно благодаря уникальному восприятию. А у тебя оно, несомненно, есть.

В вагон-ресторан вошли родители Билли. Отец грузно шагал за идущей легкой походкой матерью.

— А мы все думаем, где ты? — сказала мама, увидев сына.

Родители с шумом задвинули кресла. Отец поднял руку, подзывая официанта. Дождавшись меню, он молча ткнул пальцем на жаркое, телятину под соусом, отбивную и гарнир из пюре с зеленью. Мама молча согласилась.

— Вы сегодня рано проснулись, — сказал Билли.