Возмущение праха

Как только Джеф заснял отбытие полковника и его людей, я приказал ему в темпе собирать все свое барахло и грузить в машину: если они не дураки, а дураков там в основном не держат, они сегодня же прочешут все хаты, из которых простреливается контора Щепинского.

Из Института отвалили все, кроме, понятно, охранника на входе. Я думал, полковник оставит с ним своего человека, но нет — сколько людей вошло, столько и вышло. Значит, кто-то будет на улице, скорее всего в машине — они, как-никак, профессионалы, совсем грубо уж не промажут.

Генерала не вынесли, а вывели — стало быть, ожил все-таки. Он значительно увеличился в объеме, стал толстый, как боров, небось и шмотки на нем полопались. Лица его увидеть не удалось — голова была обмотана тряпкой. Вели его, держа руки в захватах, двое крепких ребят, а он вырывался и норовил осесть на землю.

Щепинский уехал несколько позже, вместе с Кобылой в ее тачке. Выглядел он неважно, явно был не в себе.

Пока Джеф перетаскивал свой скарб, которым постепенно успел обрасти, я вызволил Васю. Я предупредил его еще с вечера, чтобы был ночью на стреме, и он припылил без задержки.

Они оба отправились к Бугаю. Он должен был в восемь заступить на дежурство, и Джефу предстояла непростая работа: научить за пару часов этого тугодума извлекать кассеты из видеокамер, для чего он прихватил свою камеру в качестве учебного пособия, а Васина задача была вколотить в его голову коды замков тех помещений, где сегодня велась съемка. Был, конечно, определенный риск, что этот тупица что-нибудь не так сделает, но светиться самим в «Извращенном действии» было в сто раз опаснее.

Сам я рванул к Кобыле. Что будет завтра, еще неизвестно, лучше снять с нее информацию прямо сейчас. С учетом того, что она повезла Щепинского — уж не знаю, к Виолетте или домой, — я надеялся, она не успеет вырубиться до моего приезда. На на деле я ее обскакал на четверть часа, следовательно, у них со Щепинским состоялся обмен мнениями.

Наткнувшись на меня при выходе из машины, она вскрикнула и шарахнулась — значит, и ее нервные ресурсы не беспредельны — и тут же обложила меня матом.

— Неужто нельзя подождать до завтра? Меня сейчас стошнит от вашей рожи!

Да, склочности и привычки хамить она не теряла и в экстремальных ситуациях.

— Я тебе же, дурочка, экономлю силы. И силы, и время, и риск. Письменный отчет не понадобится. Никаких бумажек, никаких документов. Расскажешь по-быстрому, что да как, получишь свой гонорар, и до свидания. Организации тут замешаны серьезные, не сомневайся, станут всех просвечивать — а у тебя все чистенько будет, никаких посторонних контактов, следи не следи.

Последний аргумент ее убедил, иногда она бывала не вовсе дура. Мы забрались в мою машину, и она совсем по-человечески пожаловалась, что холодно. Я завел двигатель и включил печку — ее все равно трясло. Пошарив в перчаточном ящике, я нашел фляжку коньяка, и она жадно припала к горлышку. Я тоже сделал глоток, но осторожно — не хватало еще влезть в свару с гаишниками.

— Спасибо, так лучше… Можно, я выпью все?

Я был потрясен: она, можно сказать, на глазах очеловечивалась. Вот что значит нервное потрясение… Некоторым натурам на пользу.

Дождавшись, пока она выпьет все до конца и закурит сигарету, я включил диктофон:

— Ну, давай.

— Это было ужасно. Я уже крепко спала, когда позвонил Щепинский, в три десять… время специально для вас заметила…

Золотко… ну прямо отличница из десятого «б»…

Она принялась рассказывать то, что я и без нее знал, но вмешиваться я остерегался: вдруг собьется, запутается, да и версии сопоставить не вредно.

Наконец она добралась до того, как полковник обозвал ее сукой.

— Постой. Отмотаем немного назад. В какой момент начал паниковать Щепинский? Что его испугало?

— Когда блок диагностики вывел на экран текст: «Для регистрации развития патологии не хватает объема памяти». Он понял, что все пошло вразнос.

— А внешне… на трупе… что-нибудь было заметно?

— Внешне еще нет.

— Как себя вел полковник?

— Он еще ничего не понимал. Но он и так был мрачный.

— А ты когда испугалась?

— Когда он стал разбухать… раздуваться. Я подумала: вдруг он лопнет и забрызгает нас всех своей кровью… или тем, что у него вместо крови. Но это еще цветочки… по-настоящему страшно стало потом… — Она замолчала, чтобы прикурить новую сигарету, и не сразу справилась с зажигалкой, так дрожали ее пальцы.

Я ей дал отдышаться, и она продолжила без моих понуканий:

— Вот это был настоящий кошмар, фильм ужасов… когда он ожил и слез с каталки… не слез, а сполз и свалился на пол… и начал реветь, как подыхающий ишак… его лица я еще не видела, видела только, что он как бочка… полковник вызвал своих людей, они его подняли и сразу же уронили… один, молоденький, блевать начал… это описать невозможно. — Она на секунду остановилась и повторила: — Нет, невозможно…

— Пожалуйста, попробуй все-таки.