Возмущение праха

В «Извращенном действии» установилась атмосфера напряженного ожидания, это чувствовалось даже при дистанционном наблюдении. Щепинский сделался нетерпеливым и раздражительным. Насколько я успел изучить его характер, он был, что называется, натурой артистической, охотно действовал экспромтом, не любил и не умел ждать, вдохновлялся присутствием зрителей и нуждался в их одобрении. Я легко мог представить его на сцене театра или, еще вероятнее, за карточным столом, он, наверное, был бы игроком удачливым и нахрапистым, а вот в качестве ученого выглядел странно. Но что поделаешь — жизнь причудливо пользуется людьми и роли частенько раздает наобум.

Щепинский теперь каждый вечер засиживался допоздна в Институте и уезжал домой не ранее десяти. Компьютеры — и в его кабинете, и те, что обслуживали сеансы рекомбинации, и в лаборатории «икс» — ежедневно включались для профилактического контроля. Вряд ли в этом был практический смысл, скорее всего — просто стремление персонала выказать служебное рвение и не дать повода начальству для раздражения. Вместе с компьютерами вводились в действие, соответственно, и наши «жучки», но никакой информации они не дали, кроме подтверждения общей атмосферы ожидания чего-то.

Из всего этого я сделал вывод, что ни заказчики Щепинского, ни он сам точно не знали, когда и кого (или что) ему привезут — труп для кратковременной реанимации и допроса либо полуживого человека для возвращения к жизни. Возможность второго варианта, по-видимому, и вызывала у Щепинского нервозность: он не располагал программами такого уровня, какие были сейчас у Крота, и мог гарантировать только оздоровление изношенного, но в общем правильно функционирующего организма, а никак не ликвидацию серьезных повреждений. Так или иначе, в сеть плыла крупная рыба, и могла возникнуть ситуация более крутая, чем я рассчитывал, — значит, настала пора предупредить моих шефов в «Общем деле».

Мне представлялось вполне достаточным поставить в известность Порфирия. Встретив его в Институте, я сказал:

— Началось, поехали, — и, с учетом его склонности к лапидарному стилю общения, хотел этим ограничиться, не сомневаясь, что его действия будут точными и адекватными обстановке.

Но в нем неожиданно заговорила корпоративная этика.

— У Амвросия, в два, — буркнул он в своей обычной хамской манере, глядя мимо меня и продолжая двигаться в прежнем направлении.

Когда я к ним заявился, даже лицо Амвросия выражало такое суетное чувство, как любопытство, а Крот просто юлил в своем кресле от нетерпения. Мне их вдруг стало жалко: ведь я не собирался им давать никакой конкретной информации.

— Мое сообщение будет предельно кратким. Мне стало известно, что в ближайшее время произойдет приостановка деятельности или полный развал «Извращенного действия». Как я уже имел честь вам докладывать, в числе их клиентов такие организации, как ФСБ и ФСК, и не исключено, что они сюда наведаются. Возможны любые формы проявления их любознательности, вплоть до обыска. Если есть вещи, которые не должны попасть им в руки, их следует срочно уничтожить.

— Вы, наверное, шутите, молодой человек, — вскинулся немедленно Крот.

— …почтеннейший Крокодил, — кротко поправил его Амвросий.

— Благодарю вас, разумеется Крокодил… Тем не менее с какой стати может быть обыск в лаборатории? Нынче, знаете ли, не те времена. Да я сюда никого не пущу.

— Ваши рассуждения несерьезны, — жестко оборвал я его болтовню, чем заработал удивленные взгляды не только Амвросия, но и Порфирия, — получить ордер на обыск — плевое дело, есть не менее ста способов.

— Не будете ли вы любезны привести хоть один?

— Одного из ваших сотрудников задерживают на улице, когда лицо, подозреваемое в распространении наркотиков, передает ему пакетик с пятью граммами гашиша. Дома у него, в кармане белого халата, находят еще две десятых грамма неопределимого наркотика. Вот и все, любой прокурор подпишет ордер… Поэтому повторяю — нужно изъять все, что нежелательно показывать этим службам. Но важнее всего, чтобы Щепинский никаким образом не мог получить копий ваших рабочих гипнограмм — ни через влиятельных союзников, ни через своего агента, который, или которые, имеется в «Общем деле».

— Это клевета! — отчаянно возопил Крот.

Амвросий поднял вопросительный взгляд на Порфирия.

— Есть утечка, — как бы нехотя процедил тот.

Поскольку Порфирий не снизошел до пояснений, сделать их пришлось мне:

— Надеюсь, всем очевидно: сейчас нельзя искать этого человека и нельзя даже дать заметить ему или им, что вам об утечке известно… Итак, теперь самое главное — сделать невозможным доступ к вашим гипнограммам никому, в точном и буквальном значении этого слова, и не забыть о возможности восстановления стертых программ в рабочих компьютерах.

— Не возражаю, тем более что это уже частично сделано, — против обыкновения, без спора согласился Крот, но со странной усмешкой, для исследования причины которой, увы, не было времени. — Однако, почтеннейший Крокодил, мы хотим наконец услышать, что именно должно случиться в «Извращенном действии».