Вожак санитарной упряжки

– Ложись! – приказал Анисимов.

Перед наступлением наши артиллеристы начали обстрел немецких позиций.

В землянке еще было совсем темно. Лишь вверху повис блеклый квадратик единственного окошка.

Малыш покорно лег. Смутное предчувствие необычайного тревожило его. Непонятный гул нарастал.

И вдруг все стихло. Только издалека доносились пулеметные очереди, хорошо знакомые подготовленным собакам.

Потом снова загрохотали орудия. Землянка вздрагивала, стекло в окошке дребезжало, раздражая Малыша. Вожатые уходили и приходили, успокаивали собак, шептались между собой.

Зашел командир подразделения старший лейтенант Федулов, осмотрел собак и, уходя, сказал:

– Быть готовыми!

– Есть быть готовыми! – вместе ответили вожатые.

Никогда еще Малыш не видел людей такими сосредоточенными. Он не знал, что такое бой, но чувствовал, что от него сегодня потребуется напряжение, сила и верность. Иначе, зачем так особенно внимательны к нему и к другим собакам все бойцы? Иначе, почему так ободряюще звучит голос Анисимова?

Все были полны ожидания: и вожатые и собаки.

Снова явился старший лейтенант. Он, видимо, спешил и даже не зашел в землянку, а лишь открыл дверь и приказал:

– Товарищ Рыбалко, подготовить три упряжки.

Командир отделения сержант Рыбалко подчеркнуто спокойно назвал фамилии:

– Анисимов, Фирсов, Ильинский…

Когда упряжки были подготовлены и тронулись в путь, бой уже затихал. Где-то очень далеко слышался неясный шум, похожий на движение тракторов.

По мере того как упряжки приближались к передовой, выстрелы и пулеметные очереди становились громче, отчетливее. Но стрельба нимало не смутила собак. Юнта была опытная фронтовичка, а Малыш, Снежок и Жук привыкли к выстрелам еще в дни учебы.

Собаки легко тащили по накатанной дороге лыжную установку. Дорогу плотно обступал хвойный заснеженный лес. Перед выходом на опушку упряжки остановились.

Из леса санитары осторожно вынесли раненого бойца. Его бережно уложили на носилки лыжной установки. Затем принесли второго раненого и затем – третьего.

Упряжки тронулись в обратный путь. Впереди шел сержант Рыбалко. Вожатые двигались за установками, заботливо придерживая их на спусках.

Раненые стонали. И собаки, словно чувствуя их страдания, тащили установки осторожно, ровно, без рывков.

В этот день упряжки сделали два рейса с передовой до госпиталя. На следующий день наступление продолжалось и работы для упряжек стало больше. К концу дня Анисимов получил приказание выйти с упряжкой на поле боя.

Только что отбили ожесточенную контратаку немцев. Противник отступил и, видимо, готовился повторить удар.

На поле остались раненые бойцы. Вскоре все они были подобраны санитарами. И только один солдат не был вынесен с поля боя. Он лежал в небольшой лощинке, тяжело раненный осколком в голову. Но даже приблизиться к нему санитарам не удалось. А все знали, что он жив. И кроме того, знали, что пулеметчик Васильев совершил героический поступок.

…С ручным пулеметом Васильев выдвинулся вперед и выбрал удобное место для ячейки. Он лежал, низко пригнув голову, и наблюдал за полем боя. Ветер дул ему в лицо, срывал с бруствера ячейки колючую снежную пыль.

Васильев знал, что немцы вот-вот должны появиться на гребне возвышенности за лощинкой. Пусть попытаются!

Ожидать долго не пришлось. Гитлеровцы словно выросли на гребне и, пригибаясь и ведя бешеный огонь из автоматов, бросились вперед.

Васильев быстро осмотрелся и дал очередь.

Он бил наверняка. Немцы ринулись к нему. Но уже послышались сливающиеся в общий треск выстрелы наших пехотинцев.

А потом немцы побежали назад. Васильев поднялся и, преследуя их, на ходу бил из пулемета. Он упал, раненный осколком мины, и еще лежа стрелял.

– Товарищ старший лейтенант, – сказал Анисимов, – разрешите мне.

Командир подразделения испытующе взглянул на вожатого.

– Надо попытаться. Идите слева, вон от той елки. Но берегите собак. Без них пропадете.

Анисимов кустарниками вывел упряжку к высокой елке.

– Вперед! – прошептал он и побежал, низко пригибаясь к земле.

Собаки побежали за ним.

Глубокий снег был истоптан тысячами следов. Малыш чувствовал горький запах пороха и копоти. Он на бегу лизнул почерневший снег и фыркнул.

Вдруг на немецкой стороне длинной очередью застучал пулемет.

– Ложись! – падая, крикнул Анисимов.

Малыш с прыжка лег на снег. Он видел, как Юнта, прижав уши, поползла. Потяг натянулся. Пополз Снежок. Извиваясь и зарываясь в снег, Малыш двинулся за ним.

Затаив дыхание, красноармейцы следили за упряжкой.

Выждав момент, Анисимов вскочил и успел пробежать метров пятнадцать. Стремительно рванулась за ним Юнта. Собаки догнали вожатого и снова легли.

Опять на вражеской стороне злобно затакал пулемет. Анисимов больше не поднимался. Он полз впереди упряжки.

Пули взвизгивали и ворошили снег. Сейчас Анисимовым владела одна мысль – добраться до лощинки, где лежал Васильев.

Добраться во что бы то ни стало!

В это время пулеметные очереди послышались с нашей стороны. Поддержка оказалась кстати. Анисимов пополз к маленькой высотке. Теперь пули не могли задеть его. Едва заметный пригорок все же был надежным укрытием.