Вожак

— Отозвать флот Лиги из системы. Объявить ее запретной зоной. Рисковать жизнями граждан Ойкумены мы не в праве! И ждать, пока вспышка не залакирует остатки проблемы в хлам.

Тиран упрямо смотрел в бокал.

— Браво, маркиз, — улыбка, осветившая лицо эксперта, была весьма сомнительного качества. — Обожаю гуманитариев. Нет системы — нет проблемы. На вашем месте я бы посоветовал то же самое…

— Он бы посоветовал! Знаю я ваши советы! Советчик! — Бруно зациклило на этом, внешне безобидном слове. Крик представителя Ларгитаса вонял спиртным на весь кабинет. — В первый раз вы получили злокачественную опухоль Шадрувана! Что теперь? Вирус Астлантиды? Заражение Ойкумены спорами-убийцами?! Засуньте свои советы…

— Споры? Заражение?

Якоб Ван дер Меер привстал:

— Я чего-то не знаю, господа?

Вместо ответа Тиран протянул руку к пульту.

В демонстрационной сфере полыхнула спелая клубника. Ядовитая высокотемпературная клубника-мутант, плод кошмарного эксперимента, она вращалась, как звезда стриптиза, позволяя зрителям рассмотреть все свои прелести. Рядом с красавицей ползла колонка цифр: размеры, масса, светимость, спектральный класс…

Ягодка впечатляла.

— Вот то, что господин Трааверн назвал «спорами»…

Острый лучик указки ткнулся в ряд округлых зернышек, явственно выпиравших наружу. Зерна-глобулы усеяли всю поверхность клубники. Под ними, в глубине, угадывались новые слои «спор».

— Общее количество этой дряни — свыше ста тысяч. Диаметр каждой — в районе диаметра Острова Цапель. Температура — порядка ста миллионов градусов. Масса и плотность уточняются. О процессах, которые в них протекают, мы не имеем ни малейшего представления…

— О чем мы вообще имеем представление? — Бруно вновь сорвался на крик. Третий бокал был лишним. — О чем?! О дерьме в наших задницах? В наших мозгах?!

Дерьмо, подумал маркиз. Лучшая ягода растет на дерьме.

Ему было страшно.

— Ни о чем, — согласился Тиран. — У нас нет специалистов необходимого профиля. Полагаю, такие специалисты были у астлан. Подчеркиваю: были. Сейчас там обратиться не к кому. А в самом скором времени… Предположим, они все вымрут. От эйфории, голода, помешательства. Все, без исключения. Пара-тройка миллиардов, или сколько их там. Теперь на секунду допустим, что вера материальна. Что они уйдут в солнце стройными рядами. В психованное, налитое гноем солнце, готовое взорваться в любой момент. Что, если оно только этого и ждет? Солнце, а?

Белый Страус вскочил, едва не опрокинув кресло.

— Перезвоните мне утром, — он уже шел к дверям. — В любое время. Я рано встаю. Кажется, я знаю, к кому обратиться.

II

Солнце стояло в зените.

Плиты скользили под ногами, лизали босые ступни шершавыми языками кошек. Налетел ветер, взъерошил волосы на макушке. В контрасте с ночью, с сумрачным шелестом дождя, день упал на плечи, как махровый халат после купания.

Жарко? Нет, ни капельки.

— Солнце, — Манойя запрокинул лицо к небу. Нагой, расписанный яркими узорами, он стоял в прямом луче света, словно герой фильма на экране древнего кинематографа. — Хорошо-то как… Я и забыл, до чего это хорошо.

В правой руке лейтенант держал нож из черного обсидиана.

— Хорошо, — эхом отозвался Марк.

Ему было плохо, как никогда. Пирамида оказалась слишком высокой. У Марка кружилась голова. Мигрень отступила, сгинула, растворилась во взбитых желтках, медленно текущих с неба. Это пугало до икоты. Марк и не знал, до какой степени он привык к ломоте в затылке, к птенцу, клюющему скорлупу висков. Отсутствие боли казалось противоестественным.

— Это ты здорово придумал, — сказал Манойя.

И поднял нож.

Марк отступил к краю. Идея взять лейтенанта в корсет, в частичное армейское подчинение, сейчас выглядела припадком безумия, каким она, в сущности, и являлась. Дед говорил, что всадник, упавший с лошади, должен сразу вернуться в седло. Повторить трюк, принудить животное к подчинению. Иначе недотепа обречен. Всю жизнь он будет бояться. За шаг до трюка он упадет в своем воображении, а значит, умрет как наездник. Страх, говорил дед. Страх — гость, это нормально. Но страх — хозяин? В таком случае, парень, тебе не останется места в собственном доме.

На черном, бритвенно-остром стекле вспыхнул белый блик. Манойя попробовал лезвие на ногте. Во взгляде его отразилось удовлетворение. Лейтенант знал толк в ножах.

— Не тороплю, — заверил он. — Понимаю.

И не выдержал, вздохнул:

— Хотелось бы побыстрее…

Еще минуту назад Марк был уверен, что сумеет взять Манойю в корсет. Риск? Ущербность решения?! В любом случае, это было лучше, чем ничего. Это хотя бы частично искупало позор Жгуна. Позор Великой Помпилии, не способной воплотить в жизнь своё главное предназначение. Вернуться в седло, выполнить трюк — без блеска, кое-как, но вернуться и выполнить. Размышлять о перспективах, которые открыл бы успех, Марк боялся. Слишком далеко, слишком умозрительно. Строить планы — дело легатов. Задача солдат — выбить врага из окопов, утереть пот и хлебнуть из фляги.

— Держи! — крикнул Манойя.