Голос говорил на чистом русском языке, и солдаты заволновались.
– Свои, что ли? Свои?
– Нет, это никак не свои, – сказал Валериан, отдельно отчеканивая каждое слово. – Свои здесь стоят. Свои в кронверке, в городке. А это – чужие.
Он слышал, что часть некрасовцев[46] перебежала из Персии к туркам и теперь сражается против русской армии с двойной яростью и умением.
– Эй! – продолжал взывать неизвестный. – Убирайтесь отсюда! Оставьте туркам, что ихнее, и бегите! А то всех вырежут!
Солдаты заволновались, но не от страха, как понял Валериан, а от злости.
– Ответить, ваше сиятельство? – несмело спросил кто-то невидимый в темноте.
– Давай, – согласился коротко Валериан.
– Слушай и ты! – закричал пронзительно тот, кто испрашивал разрешения. – Мы пятками вперед бегать не можем. Не приучены. А маршруты нам присланы только в Царьград. И повернуть нам никак невозможно.
Но голос сверху продолжал взывать с упрямством муэдзина, собирающего правоверных к молитве.
– Отдайте нам генерала! Одного Мадатова, и всех пощадят! Выдайте туркам Мадат-пашу, и все остальные уйдут невредимыми.
Валериану хотелось крикнуть в ответ что-нибудь едкое, но он сдержался.
– Уходить надо, ваше сиятельство, – тихо, но настойчиво сказал поручик, посланный с ним Ключарёвым. – Может быть,
Валериан и сам понимал, что оставаться дольше в блокгаузе совершенно бессмысленно. Они быстро и беспрепятственно переметнулись до кронверка, а дальше Мадатов забрал своих людей, перебежчика-грека и спустился к Праводам.
Утром Валериан проснулся от совершеннейшей тишины. Было часов девять, потому что валуны, нагретые заботливым Василием, уже успели остыть. Да и солнце поднялось над гребнем и высветило крышу палатки. Мадатов быстро натянул сапоги и откинул полог.
– Что не разбудил? – окликнул он денщика.
– Так, ваше сиятельство, турка бомбов пока не бросает. А вы небось под самое утро легли, да и то долго ворочались и пёрхали так тяжело.
– Тише ты! – обрезал его Валериан. – Никто не слышал, и ты молчи!
– Пока молчу! – бесстрашно ответил Василий, раздуваясь от сознания собственной важности. – Но ужо Софье Александровне обо всем доложу. И нате-ка, Валериан Григорьевич, чайку попейте с отваром.
Валериан схватил жестяную кружку и, глотая на ходу обжигающую жидкость, быстро пошел вдоль вала навстречу прихрамывающему Купреянову.
– Что стряслось, Павел Яковлевич?
– Снайперы. Пушки молчат, а винтовочки щелкают. Свинец мимо просвистел, так камнем в коленку ударило.
– Откуда же бьют?
– Извольте посмотреть – за ночь поставили.
Большой земляной редут стал много ниже гребня, развернув стены свои и к городу, и к кронверку, и к блокгаузу. Что турки сильны в фортификации, он знал и раньше, но тут ощущалась еще чья-то сильная воля.
– Хорошо стоит. А я-то думаю – что же это они не стреляют?
– Я посчитал, – ответил педантичный, рассудительный Купреянов. – За два дня они не меньше шести тысяч снарядов бросили. А у них запас тоже не бесконечный. Думаю, что остаток приберегают они для штурма. Подойдет этот ваш Галиль-паша, сядет со своим низамом в редут и в нужный момент кинется волком. А пока они еще цепочку потянут по гребню к Варнской дороге. Сил у нас на два фронта не хватит. Если даже кронверк и вал удержим, то Дыздаркиойский редут точно упустим. Тогда же с той высоты мы все точно на блюдце. Час-полтора хорошей бомбардировки, и нет нас вовсе, до последнего генерала.
– Что думаешь делать? – спросил Валериан, отдавая кружку держащемуся рядом Василию.
– Думаю, что редут этот надобно уничтожить. Он еще не совсем готов, и людей туда посадили они немного. Возьму два батальона – егерей и полоцких мушкетеров. Короткий бросок – и мы там. Прогоним, сроем, вернемся.
Валериан подошел к ближайшему орудию и выглянул в амбразуру.
– Да, такой наглости они явно не ожидают, – пробормотал он вполголоса, оценивая высоту стен турецкого укрепления, вдруг на самом деле выросшего за ночь на пустом месте.
И, решившись, обернулся вновь к Купреянову.
– Так и сделаем, Павел Яковлевич. Только батальоны поведу я. И не спорь! С контуженной ногой тебе на вылазку не стоит соваться. Останешься здесь. А в крайнем случае, что делать, знаешь не хуже меня. Ты и будешь – последним генералом. Давай команду – строй батальоны. Да и засиделся я в городе. Хочется уже и размяться.
О том, что кричали некрасовцы ночью, Валериан Купреянову не сказал. Но слова, долетевшие из черной ночи, помнил отлично.
– Я вам покажу, как меня покупать! – приговаривал он, поспешая к воротам, у которых формировались штурмовые колонны. – Мадат-паша нужен?! Так он сам к вам в гости идет. Берите, но уже цену настоящую запрошу.