Вот мы и встретились

          Вернулся без душевной отравы. Иван исчез. Иван Всеволодович вытащил из-под подушки мобильник, посмотрел с надеждой на дисплей – никто не звонил. И она – тоже. Не зво-ни-ла… Улёгся на короткую неудобную кровать, подложив для удобства руки за голову. Задумался. Позвонить ещё раз самому? Почему бы и нет? Стал медленно выдавливать длинный ряд цифр номера, но на последней цифре приостановился. А о чём говорить? Как хотя бы начать? Можно, к примеру, и так: «Здрасте… примите наше нижайшее…». Нет, так нельзя, ещё подумает про что-нибудь нижайшее иносказательное. Лучше, пожалуй, так: «Здрасте, примите наши уверения в заверении…» чего? Пусть лучше будет более нейтрально: «…нашего искреннего дружеского расположения». Ништяк! Поставим тем самым буйки – пусть не торопится далеко заплывать. Оки-доки! Она как человек образованный и интеллигентный не замедлит, конечно, с соответствующим ответом: «Привет», мол, «и наше вам с кисточкой!». Ну а что дальше? Она-то, естественно, молчит, ждёт, что я ещё скажу более существенного. А что сказать? Говорят, что когда двоим не о чем разговаривать, то говорят о погоде. «У нас тут», - сообщаю, - «жара несусветная – блины можно печь на бритой лысине». «А у нас», - сообщает в ответ, - «всё дожди да дожди, так что скоро грибы будут расти под мышками». Порадовав таким образом друг друга погодой, опять замолкаем, исчерпав самую надёжную тему. Ну, давай, придумай ещё чего-нибудь, ты, книгочей! Ага! Вот: футбол! «Опять», - радую, - «наши дунули!» - вспомнил, что слышал об этом на пляже, - «и Адвокат не помогает!» - Она как высокоинтеллектуальный человек искусства, естественно, тоже болеет за наших национальных героев. – «Им», - говорит, - «не адвокат нужен, а прокурор!» - И эту интересную тему мы быстро исчерпали. Что ж, не надо тянуть козла за хвост, и пора переходить к главной теме. – «Как семья?» - тонко намекаю на толстые обстоятельства предполагаемой амнистии негодяя-любовника. Она восторженно успокаивает: - «Замечательно!» - Как и для любой женщины, трепотня о самой лучшей семье в мире и о самых добродетельных родственниках, особенно о тех, с кем редко видятся, любимая и для неё. – «Он», - воркует, захлёбываясь слюнями, - «обладает массой наиблагороднейших моральных качеств: не пьёт, не курит, не шастает по бабам, меня любит беспредельно и вообще очень даже достойнейший семьянин, особенно, когда не налижется. И так замечательно пахнет табаком!» - и добавит стеснительно, доверительно, по старой дружбе: - «Очень скоро ждём пополнения», - и радостно заржёт, приглашая порадоваться и старого друга. Сразу вспоминаю все правила арифметики и прикидываю: что-то у них чересчур рано. Если только бройлер? Можно бы на этом и закончить трёп, но как-то неудобно так сразу – ещё подумает, что я огорчён. И потому плавно перехожу к другой расхожей теме: - Что на работе, в театре?» - И опять она радуется: - «Изумительно! С каждым днём всё больше убеждаюсь, что мне повезло с режиссёром, и все главные роли справедливо достаются достойнейшим. Ну и что, что она его жена?» - защищает приму. – «Главное, не родственный блат, а талант!» - и с гордостью добавляет: - «Я тоже занята в главных ролях второстепенных персонажей». – Иван Всеволодович, так и не выдавив последнюю цифру, выключил телефон и засунул его поглубже под подушку.

          Репродуктор, затаившийся над входной дверью, хрипло рявкнул, заставив вздрогнуть:

          - Отдыхающих просят пройти на обед. Пожалуйста, не опаздывайте.

          Пойти, что ли, развеселиться? Отдать дань наилюбимейшей процедуре всех отдыхающих? Посмотрел в зеркало – обруч стал красным, бриться – исключено, придётся снова обрастать. Переоделся в джинсы и лёгкую рубашку с длинными рукавами, чтобы скрыть отметины солнца.