Вот мы и встретились

Вернувшись в свой изолированный закуток с дверьми, открытыми всем и всегда, Иван Всеволодович засел за своё маленькое и неотложное дело – он варганил проект на съёмку нового листа, примыкающего к отчётному с севера. Но мысли убегали в сторону.

Прилетев с зимовья, он в горячности решительно потребовал от Антонины убрать с карты несуразную границу субвулкана, нелепо протянувшуюся вдоль границы с площадью Казанова, но та – на ней уже не было белой кофточки – вдруг неожиданно упёрлась. Пришлось искать правды у Романова, а тот посоветовал не лезть в бутылку и прикинуть, во что эта правда обойдётся. Во-первых, придётся с позором отзывать только-только сданный досрочно отчёт Казанова, что вообще чёрт знает что и сбоку бантик, и затормозить отчёт Антонины до осени, пока не будут сделаны контрольно-ревизионные маршруты. Во-вторых, надо будет переделать оба отчёта за свой счёт и, плюс ко всему, вернуть премии за досрочную сдачу. В-третьих, придётся вернуть деньги в банк за невыполненные работы и придержать всем зарплату. В-четвёртых…

- Слушай, Иван, стоит ли овчинка выделки? Уйми свою жёсткую принципиальность. Разве можно поручиться, что на других участках, в том числе и у тебя, нет недоработок? Главное что? Главное – это сделать и сдать работу вовремя, а недоделки всегда были, есть и будут, особенно в нашем субъективном деле. Мы не немцы, мы без недоделок не можем. Посмотри, как строим и на производстве, и у себя дома – всё в недоделках. Ну, никак не может русский человек сосредоточиться на деталях, ему главное – сделать по-крупному, а недоделки оставить на долгое «потом». Да и лень доделывать, и смысла нет. Какой резон вылизывать площадь съёмки, если на ней не оказалось приличного оруденения? Будет подобное Марьинскому, тогда вернёмся и доделаем, развяжем узелок на вашем с Казановым стыке, исправим карты, не беспокойся, не оставим брака. Пойми, наш человек не любит слишком честных и принципиальных, считая их не в меру привередливыми, зацикленными на деталях и оттого тормозящими главное дело. Наш брат привык смотреть на всё шире, не замыкаясь, не останавливаясь на деталях. Если входная дверь получилась со щелью, в которую дует, и рамы перекошены так, что окна закрываются и открываются с треском, а крыша течёт потому, что плохо уложили шифер, так что – в доме нельзя жить? Подумаешь, недоделки! Вселимся и устраним. До пенсии далеко, да и потом ещё сподручнее. Такие уж мы генетически: разгильдяи в делах, но в душе праведники. Что делать! Замнём?

- Уговорил, - пробормотал правдолюбец, чуть замявшись и почему-то покраснев, и добавил: - но не убедил.

- И то хлеб, - понятливо усмехнулся Романов, - хотя и с горчицей.

И теперь, сидя за столом в вечерней раздумчивой тишине, Иван Всеволодович не был убеждён, что поступил правильно, но другого решения тупиковой ситуации не знал и сейчас. Вот и Мария Сергеевна почти так же поступилась принципами ради творческой карьеры и вышла замуж за подвернувшегося режиссёра ради ролей. Но Иван Всеволодович убеждён, что долго в тесных семейных путах она не продержится – не тот характер – и уйдёт от режиссёрика, поскольку предназначена судьбой ему, Ивану, поскольку Иван да Марья природой объединены в один нераздельный и неразлучный цветок. Приятно и успокоительно, конечно, так думать, но кто может безошибочно предсказать хотя бы завтрашний день. Долой слезливые мечты, надо работать и работать, делать, невзирая ни на что, своё дело, питающее и душу, и голову, а остальное пусть прислонится, если суждено.

Рябцев не подвёл, не испортил женского праздника и вернулся тюлька-в-тюльку к самому торжеству, да ещё и со щитом в мелких пробоинах, избавившись от последних сомнений и став настоящим крещёным геологом. Женщины обычно устраивали пьянки в честь себя раздельно в каждой партии, натащив массу всяких зимних заготовок и, нарядившись во всё праздничное, оглядывали друг друга с критической завистью. Когда настроение празднующих повышалось до критического, и приступали к песнопениям и танцам, тогда начиналось хождение в гости. Так и сейчас. Один только Иван Всеволодович, ограничившись фужером шампанского, тосковал в центре длинного стола, заваленного объедками и недоедками и заставленного стаканами, рюмками и бутылками, в том числе и с домашним вином, но не уходил, поглядывая с доброй отеческой улыбкой на расходившихся в упоении радостного экстаза соратников. И зря не ушёл. Совсем неожиданно к нему подсел как-то незаметно просочившийся в их дружную компанию явный чужак.

- Ты чего как стёклышко? – Сам Казанов был уже на предельном взводе. – Давай, выпьем за соседскую дружбу и вза-вза-ик! –понимание.

- Не употребляю, - чуть нахмурившись, трезво ответил неприветливый сосед.

- Чем же ты растворяешь стрессы? – Себе Вячеслав Львович всё же налил полстакана водяры. – Будь! – и влил в глотку, не поморщившись, поискал помертвевшим взглядом, чем закусить, нашёл солёный огурец и громко захрустел, выпустив пьяные слюни на гладко выбритый тёмный подбородок.