И всё-таки она его уговорила, и они поставили «Дядю Ваню», поставили и прослезились. На премьеру, правда, набрался почти полный зал, но многие лица были озадаченно-разочарованными, зрители не понимали, как герои собираются добиться успеха, всё ждали смешных сцен и, не дождавшись, вежливо и вразнобой похлопали, радуясь окончанию тягомотины и спеша в бодрящий ритм современной жизни. На вторую постановку собралось едва ли ползала, да и то это были люди солидного возраста, знакомые с Чеховым и считающие неприличным для интеллигента не видеть его пьес. Мария Сергеевна расстроилась почти до слёз, она-то хотела остаться в памяти театралов лучшей исполнительницей чеховских героинь, но, оказывается, современный зритель, уже приученный не заострять внимание и память на психологических нюансах произведений, вполне удовлетворён внешними эффектами, особенно если они сдобрены смешными репликами и сценами, пусть даже и не очень приличного содержания. Обиднее всего было то, что спектакль удался по общему мнению и Копелевича, и артистов, и критиков, а вот у зрителей, хоть убей, не пошёл. После такого неожиданного провала ей вообще расхотелось быть в театре, хотя, хорохорясь, и считала всегда, что играет для себя, а не для зрителей, но, оказывается, без них тоже плохо.
После провала Артур Леонидович поехал на такси на важную встречу с нужным чином из Управления культуры города, а Мария Сергеевна отпросилась на вечер с возможной задержкой на ночь к родителям. Он не возражал, и она была рада, что избежит пьяных приставаний и вообще близости, которая стала для неё неприятной. «Вольво» загнала в гараж и сразу же подалась на метро. В свой подъезд почти вбежала, торопясь, открыла почтовый ящик, вытряхнула содержимое, но письма не оказалось. Пошарила, просунув ладонь в щель, - ничего! Сокрушённо вздохнув, пнула мусор по направлению к мусорному ящику, подумала-подумала и, не поднимаясь в квартиру, пошла к «Опелю». Тот обрадованно завёлся с первой же попытки, и они привычно рванули за МКАД, радуясь, что в поздний тёмный час движение было свободным и можно прокатиться с ветерком.
Когда приехала и выбралась из перегревшейся машины, показалось, что и на воздухе тепло и сыро. Пахло прелыми листьями и свежей травой. «Бог ты мой!» - вспомнила. – «А ведь уже весна!» Расстегнув курточку, с улыбкой вошла в кухню. У мойки что-то мыла мать, она повернула к ней седую голову с выбившейся из-под деревенского платочка прядью поредевших волос, а за столом что-то рисовал разноцветными фломастерами беленький малыш с русыми кудряшками и ясными голубыми глазами как у всех Гончаровых. Несколько мгновений он внимательно смотрел на вошедшую, а потом отшвырнул красный фломастер на стол и с криком:
- Ма-а-ма-а! – бросился к Марии Сергеевне. Она еле успела опуститься на колени, принять в объятия и крепко прижать, ощущая торопливое и сильное биение маленького сердца.
- Ма-амочка моя! – ухватил он её за шею горячими ручонками и прижался щекой к щеке. – Почему ты так долго не приезжала? – громко и учащённо задышал ей в ухо. У неё сдавило дыхание и по щекам покатились крупные слёзы. Тогда малыш отстранился и, увидев, что она плачет, стал старательно стирать слёзы нежными ладошками. – Не плачь, не бойся, я не уйду больше в детский дом, я всегда буду с тобой, ладно?
У мойки, опершись ладонью, хлюпала носом, собирая слёзы в фартук, доктор медицинских наук и профессор. На шум заглянул отец и тут же спрятался за дверью, чтобы никто не увидел мужских слёз.
- Ладушки, родной, ладушки, - еле выговорила, задыхаясь от рёва, нашедшаяся мать и стала жадно целовать найденного сына. – Мы всегда будем вместе, - пообещала, веря раненой душой в сиюминутное обещание. Не выпуская из объятий мальчугана, с трудом поднялась и заходила в волнении по кухне, натыкаясь на углы мебели и не видя ничего из-за слёз.
- Идите-ка в детскую, - подсказала бабушка, и сама пошла впереди.
Детской оказалась комната Марии Сергеевны, в ней практически ничего не изменилось, только появились разнообразные игрушки и на полочке рядом со взрослыми книгами встали, как в жизни, тоненькой стопочкой детские.
- Смотри, сколько игрушек! – вытянул малыш ручонку, показывая, и наклонился так, что ей пришлось присесть на корточки и ссадить его, чтобы не упал. Он резво побежал в угол, схватил за кабину угрожающий авторакетоносец, заспешил обратно к не успевшей подняться матери и снова схватился одной рукой за её шею. У него уже выработался недетский опыт в том, что мать нельзя выпускать из рук, иначе она опять исчезнет. Не удержавшись от толчка, Мария Сергеевна шлёпнулась задом на пол. Тогда он, утвердив её посреди комнаты, высвободился и опять побежал к игрушкам. – Смотри, вертолёт! Он летает как настоящий! – вернулся с игрушкой к надёжной шее. – Хочешь, я тебе его подарю? Я тебе все игрушки подарю, ладно?
Она прижала его к груди, больно оцарапавшись о лопасть настоящей винтокрылой машины, и согласилась:
- Конечно, хочу. Они будут и твои, и мои, ладушки?