Восточный конвой

Вагон немного погоняли по рельсам туда-сюда, потом все-таки прицепили к чему-то — и поехали. Когда тронулись, была уже ночь, и пришлось примириться с тем, что никакой информации о направлении, в котором их везли, он не получит; правда, увидеть он благодаря конструкции вагона ничего не сумел бы и средь бела дня, но тогда можно было бы что-то если не услышать, то хоть угадать по звукам, которых в рабочее время всегда больше и которые громче; а сейчас была тишина, во всяком случае, в вагон ничего не долетало, и оставалось, как это было сказано в давнем романе, ждать и надеяться.

Проехали с остановками на разъездах около пяти часов; потом остановились и долго ждали чего-то после того, как их отцепили от поезда. Наконец приказали выходить. Снаружи уже светлело, однако сразу сориентироваться не удалось: им дали команду ложиться на землю, рылом в траву, и не шевелиться, а если кому что нужно — терпеть, а если уж стерпеть никак нельзя — позвать ближайшего караульного. Один немедленно воспользовался этим разрешением, и ему действительно позволили совершить требуемое; однако при этом бедняге досталось не менее десятка раз прикладом по спине и кулаком по шее и в разные другие места, так что на свое место вернулся он в согнутом состоянии. Урока хватило, и еще полчаса — столько пришлось пролежать, поеживаясь от рассветной свежести, — все терпели с истинно технетской выдержкой. Для Милова же этот эпизод послужил источником новой информации, а именно: процесс дешлакизации у технетов ничем не отличался от такого же у людей; во всяком случае, внешними проявлениями не отличался, а там кто его знает.

Наконец кто-то приехал и что-то приказал. Привезенных подняли, построили в колонну и повели по приятному проселку. Тут уж никак нельзя было помешать Милову смотреть и соображать; однако и глядя, он не увидел особенностей, что позволили бы ему определить, в какие же это места их завезли: дорога не была оборудована никакими указателями или знаками, местность же была такой, что вполне могла относиться к любому району бывшей Каспарии; как говорится — ткни пальцем и не ошибешься.

Шли около часа, следовательно, находились километрах в пяти от места, где их выгрузили, когда в окружавшей их картине стали замечаться какие-то изменения. Исчезли часто попадавшиеся группы деревьев, что никак не означало, что из климатической зоны лесостепи они переместились в степную, но говорило лишь о том, что тут в свое время позаботились вырубить все, что росло, — вероятно, для того, чтобы улучшить обзор и лишить какого-либо укрытия тех, кому таковое могло понадобиться; однако известно, что укрытие может требоваться лишь неблагонамеренным, законопослушные же ничего не скрывают и не имеют поводов укрываться даже от налоговой инспекции, не говоря уже о прочих инстанциях. Значит, в этих местах признавалось возможным появление неблагонадежных существ; это стоило взять на заметку. Дальше стало еще интереснее: раз и другой невдалеке от дороги попались характерные бугорки, в которых привычный взгляд Милова без осечки опознал неплохо расположенные для контроля над местностью и удовлетворительно замаскированные пулеметные дзоты, сиречь дерево-земляные огневые точки; амбразуры их были деликатно укрыты кустиками, которые, судя по желтизне листочков, ухитрялись расти тут без корней. Можно было предположить, что вновь доставленные постепенно приближались к объекту достаточно важному для того, чтобы охранять его при помощи фортификационных сооружений. Что же, подумал Милов, возможно, мне следует поблагодарить тех, кто постарался запихнуть меня в эти края даже и таким непрестижным образом: на какие только жертвы не пойдешь ради информации, а тут она имелась, это он чуял, как говорится, верхним чутьем. База — ничем другим это не могло быть. То есть его сюда доставили, как он и хотел, за казенный счет и без всякой волокиты с оформлением пропуска.

Прошли еще километра два — и жаждущему информации взгляду открылась наконец цель утомительного похода: ограждение из колючей проволоки в несколько рядов, сторожевые вышки и — прямо впереди — ворота с караулом. Хорошо знакомая — пришлось признать — картина.

Однако это оказался не лагерь. Ни в коем случае. Заведение называлось «Центральная производственно-ремонтная база». Так, во всяком случае, следовало из надписи на щите, помещавшемся непосредственно перед самыми воротами.

«Ладно, — подумал Милов, когда колонну остановили у ворот и стали выполнять какие-то формальности. — Некоторые любят покруче…»

2

(108 часов до)

Впустив, вновь прибывших вывели на плац и там на полчаса оставили — до прибытия начальства, — приказав только сесть на утоптанную землю впритык один к другому. Двигаться было нельзя, зато разговаривать не возбранялось. Милов, правда, этой возможностью не воспользовался, предпочитая слушать. И не напрасно: не столь уж далеким прошлым вдруг повеяло на него от разговора, что происходил вполголоса человека за четыре до него, правее и сзади.

— По какой ходке тут?