Восточный конвой

Милов счел за благо промолчать. Видимо, интуиция подсказала именно такой образ действий — или, вернее, бездействия. Сейчас Клеврец заказывает музыку — пусть сам и определит, какой танец придется танцевать.

— Предупреждаю, — сказал Клеврец (или, может быть все-таки лишь технет, сдублированный с настоящего Клевреца-человека: возникла у Милова и такая идея), — если собираетесь саботировать, то напрасно. Если рассчитываете, что мы вас так полюбили, что не сможем с вами расстаться, — грубо ошибаетесь. Безусловно, мне хотелось бы побеседовать с вами по душам. Разумеется, прежде всего — в своих эгоистических интересах, однако они во многом совпадают и с вашими. Но смею вас заверить — со мной не произойдет ничего плохого, даже если наш диалог не состоится, а вот с вами — случится, это я утверждаю со стопроцентной уверенностью. Я понимаю, в чем источник вашего упрямства: вам представляется, что вы подвергаетесь комбинированному воздействию допроса и медицинского анализа; и что ни одно, ни другое не представляет для вас непосредственной опасности. Однако это справедливо лишь отчасти. Да, безусловно — допрос; конечно — анализ; но это допрос не на предварительном следствии, друг мой, а в судебном заседании, так что может оказаться и так, что приговор последует незамедлительно — вы еще и со стула подняться не успеете. Я честно предупреждаю вас: все наши разговоры, вся встреча и транслируется, и пишется на видео, и ваше молчание, если можно так сказать, видно и слышно — и этого вполне достаточно, чтобы оправдать наши действия даже в том случае, если вас действительно придется, не откладывая, пустить на протоплазму. Вы попали в серьезную передрягу, собрат, и чтобы вы это как следует поняли, я напомню вам правила нашей веселой игры. Наша цель — не просто выяснение некой истины или, если угодно, получение определенной информации, но достижение некоторой, я бы сказал, договоренности с вами. Если мы ее достигаем — все в порядке. Если же нет… Оказаться виновным во множестве смертных грехов в положении, в котором вы очутились, — проще простого. Три лживых ответа — а наши приборы определяют ложь в девяти случаях из десяти, — являются преступлением уже сами по себе: они квалифицируются как предоставление государству ложной информации по жизненно важным для него вопросам. Два отказа от ответа — а молчание оказывается именно отказом — равны одной лжи. То есть вы можете позволить себе промолчать не более чем на пять вопросов — шестой решит вашу судьбу не так, как вам хотелось бы. Но даже и одна ложь, даже и единственное умолчание уже повлияет на решение о вашем будущем. Причем учтите, что решение приму не я — технет, никому не желающий зла: технетам вообще свойственна доброжелательность, в особенности по отношению к низшим формам жизни. Вердикт выносит вся вот эта аппаратура, и обобщает ее компьютер, а он, как вы понимаете, судит непредвзято — но и обжаловать его решения некуда, никаких кассаций и никакого помилования не существует по делам о нарушении Закона об исправности, так же, как и Закона о порядке. Ну вот, теперь вы, собрат, информированы наиполнейшим образом, и я, чтобы не тратить зря времени, задаю первый вопрос, а всего я могу их задать до двенадцати — в простом случае, но существует еще дополнение на сложность, а ваше дело не представляется мне самым простым. Вопрос таков: вы человек? Промедление с ответом более трех секунд означает уклонение от сотрудничества: Итак, повторяю: вы человек? — и включаю отсчет.

Нет, это был точно Клеврец; внешность, разумеется, скопировать можно было бы без особых затруднений, изготовляя двойника-технета, но манеру разговора и привычку нагловато ухмыляться во время разговора повторить было, пожалуй, нельзя. «Нет, не копия — тут подлинник, — думал Милов, пока медленно капали отведенные ему секунды. — Но в таком случае — это ведь значит, что…»

Одна. Две. Три секунды проскользнули. Он не успел сформулировать возникшую было мысль.

— Ответа не последовало, — констатировал Клеврец, как бы даже довольный этим фактом. — Один — ноль не в вашу пользу. Пока. Вопрос второй: вы технет?

«Ответить „да“? Тогда на первый надо было отвечать „нет“, а не молчать. Да, прижали они меня крепенько. Однако последуем за интуицией — не может же она просто так угробить меня… Не верю, что он не узнал меня. И если не показывает этого — значит, таковы правила игры. Ладно, будем играть по его правилам…»

— Ответа нет. Ноль — два. Или, ноль — тридцать, если вы предпочитаете теннисную систему счета. Вы ведь играете в теннис? Нет, этот вопрос не засчитывается, он вызван простым житейским любопытством. А вы и так уже использовали треть своих возможностей. Теперь вопрос по делу: вы были в последние сутки близки с особой противоположного пола?

«Допустим, я отвечу „да“. Но если технетам этого не полагается без какого-нибудь специального разрешения — или вообще не полагается, эмоций у них ведь нет по определению — черт его знает… Бывший коллега мог бы и прояснить игру хоть немножко».