Она пробудилась и обнаружила, что попала в снежный буран, — таковым, во всяком случае, было первое впечатление. Над ней — абсолютная белизна, снег на снегу. Кругом снег: она лежала в сугробах, голова тоже утопала в чем-то белом. От этой чистоты затошнило. Казалось, снег лезет ей в горло и глаза.
Керсти подняла руки и поднесла их к лицу: они пахли незнакомым мылом, резкий, грубый запах. Наконец удалось немного сфокусировать зрение: стены, белоснежные простыни, лекарства на тумбочке у постели. Больница.
Она позвала на помощь. Часы или минуты спустя — она так и не поняла, сколько прошло времени, — помощь явилась. В лице медсестры.
— A-а, вы очнулись, — сказала та.
И тут же ушла, видимо, за врачами.
Рассказывать им о происшедшем Керсти не стала. Пока сестра ходила за врачами, она решила, что эта история не из тех, которыми можно поделиться с кем-либо. Возможно, завтра она подыщет нужные слова, которые смогут убедить их в том, что все случившееся с ней — правда. Но сегодня?.. Стоит ей только заговорить, как ее тут же примутся гладить по головке и убеждать, что все это ерунда, все это ей просто приснилось либо привиделось. А если она будет упорствовать и стоять на своем, ей, чего доброго, вколют снотворное, что только осложнит ситуацию. Нет, ей необходимо время подумать.
Все это она успела взвесить и прокрутить в голове до прихода медперсонала, так что когда ее спросили, что же все-таки произошло, складный ответ уже был готов. «Я вся словно в тумане, — сказала она. — Даже имя свое едва-едва помню». Ее успокоили, уверив, что очень скоро все войдет в норму и память к ней вернется, на что она коротко ответила, что да, так оно, наверное, и будет. А теперь нужно поспать, велели ей, и она сказала, что да, в самом деле неплохо бы поспать, и даже притворно зевнула. Засим врачи удалились.
— Ах да! — воскликнул один из них уже в дверях. — Совсем забыл… — Он достал из кармана ту самую коробочку. — Вот это вы держали в руках, когда вас подобрали. Вы даже представить себе не можете, с каким трудом удалось вырвать эту вещицу из ваших пальцев. Вы ее узнаете?
Она ответила, что нет.
— Полиция уже осмотрела эту штуковину. Очень странная шкатулка. Видите ли, на ней была кровь. Возможно, ваша. А может, и нет.
Врач вернулся к ее постели.
— Вам ее оставить? — спросил он. И тут же добавил: — Не бойтесь, ее вымыли.
— Да, — кивнула Керсти. — Пожалуйста.
— Возможно, эта вещь поможет вам восстановить память, — сказал на прощание врач и поставил шкатулку на тумбочку рядом с кроватью.
2
— И что нам теперь делать? — спросила Джулия раз, наверное, в сотый.
Человек, забившийся в угол, молчал, его изуродованное лицо, губы оставались неподвижными.
— Ну что тебе от нее понадобилось? — продолжала она. — Ты все только испортил.
— Испортил? — хмыкнуло в ответ существо. — Ты использовала неправильное слово. Да, я немало женщин испортил, но ее…
Ей с трудом удалось подавить гнев. Его мрачное настроение действовало ей на нервы.
— Нам стоит уехать отсюда, Фрэнк, — сказала она уже более мягко.
Он метнул в ее сторону взгляд — холодный, как лед.
— Сюда скоро придут, будут искать, — объяснила она. — Керсти все расскажет.
— Возможно…
— Тебе что, все равно? — удивилась она.
Забинтованный получеловек пожал плечами.
— Нет, — ответил он, — конечно, не все равно. Но мы не можем уехать, дорогая.
— Я не могу появиться на людях в таком виде. — Он указал на свое лицо. — Неужели не ясно? Ты только взгляни!
Она повиновалась.
— Ну и что?
— Не можешь.
— Не могу… — Он снова опустил глаза и начал пристально рассматривать половицы. — Мне нужна кожа, Джулия.
— Кожа?
— Да. И тогда… мы с тобой сможем отправиться на какую-нибудь вечеринку потанцевать. Ты ведь этого хочешь?
О танцах и о смерти он говорил с одинаковой небрежной простотой, словно для него оба этих понятия были равны и малозначимы. Однако этот его тон успокоил ее.
— Как? — чуть помедлив, спросила она, имея в виду не только то, каким именно образом они добудут кожу, но и то, как после всего происшедшего можно сохранить рассудок.
— Ну, есть способы, — ответило существо, и его иссеченные губы послали ей воздушный поцелуй.
3
Если бы не белые стены, она ни за что не взяла бы в руки эту шкатулку. Если бы в палате была картина, на которой мог остановиться взор, скажем, изображение вазы с цветами или пейзаж с египетскими пирамидами, любое пятно, разбивающее монотонность этой комнаты, она могла бы часами смотреть в одну точку и размышлять. Но пустота и белизна были просто невыносимы, не за что было зацепиться не только глазу, но и рассудку, и вот она потянулась к прикроватной тумбочке и взяла шкатулку.