Читаем ВОССТАНИЕ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ полностью

– А затем, чтобы тебе было о чём болты болтать! – оборвал его Тимофеич, ревниво оберегавший всё, что принадлежало Лемперту.

– Нет, в самом деле, что он туда кладёт? – не унимался Васька.

– Тебе-то какое дело? – рассердился старый солдат.

Не обращая внимания на раздражение Тимофеича, Васька принялся рассуждать о том, что можно положить в такую здоровенную сумку.

– Ерунда какая-то! – заключил он под конец. – Не то карман, не то солдатский мешок! Одно название что сумка!

– Так она же для бумаг! – пояснил Тимофеич.

– Это только так говорится! – засмеялся Васька. – А смотришь, сунули туда бельё! Вон как раздулась! Была бы для бумаг, так и письмо положил бы туда, а то, гляди, его уж и класть некуда. Поверх сумки валяется…

В самом деле, на сумке лежало письмо. То ли лейтенант забыл его отправить, чему, впрочем, никто из нас не поверил бы, то ли решил оставить до завтра, чтобы дописать несколько слов.

И снова наступила тишина. Хотелось молчать и думать о письмах, которые никогда и нигде не бывают так дороги, как на фронте.

Скрипнула дверь, и на пороге показался наш редактор капитан Перфильев. Мы все вскочили. Капитан махнул рукой и прошел к столу. Никто не садился: очень уж возбуждённым показалось нам лицо капитана, всегда спокойного, даже несколько флегматичного человека.

– Только что звонили из ПМП (Полковой медицинский пункт) шестьдесят девятого полка! – неожиданно сказал капитан.

Мы переглянулись. Тимофеич взволнованно спросил:

– Случилось что-нибудь?

– Нашего лейтенанта к ним доставили…

– Шестьдесят девятый стоит аж в Филияцах, до них километров восемнадцать будет, – сказал Васька.

– Всё же надо сходить! – заторопился Тимофеич.

– Я тоже пойду! – сказал капитан.

Это было поздно вечером, а на рассвете коллектив редакции дивизионной газеты хоронил своего секретаря, лейтенанта Бориса Лемперта. Мы стояли у холмика мёрзлой земли и молча прислушивались к бушевавшему вокруг ветру. Тимофеич и Васька Сокол принесли еловых ветвей и покрыли ими свежую могилу.

А полевая сумка погибшего товарища продолжала лежать на столике рядом с радиоприёмником, словно ожидая своего хозяина, который почему-то дольше обыкновенного задержался в одной из рот. На сумке по-прежнему лежало письмо.

Казалось, стоит кому-нибудь тронуть письмо, и тут же появится лейтенант, как всегда возбуждённый, торопливый, и сердито спросит:

– Что вы тут роетесь в моих бумагах?

Вещи эти шли вместе с нами – переезжали, мчались вслед за наступающей дивизией, всё дальше и дальше уходя от небольшого холмика, покрытого еловыми ветками…

Однажды, это было ранним утром, почтальон принёс письмо и положил его на стол. Весь день к письму никто не прикасался, и только вечером, когда все мы, как обычно, собрались в редакции, Васька Сокол разорвал конверт, и мы снова увидели чернильную кляксу. Казалось, она стала немного больше. Тимофеич снял очки с чуть приплюснутого носа и большой, твёрдой ладонью вытер глаза.

Тогда я протянул руку к давно написанному лейтенантом письму и показал его Тимофеичу. Впервые мы развернули эти заветные листки. Старый солдат снова надел очки, почему-то долго поправлял их, прилаживал к глазам, и все мы молча принялись читать.

«Сыночек мой, солнышко моё!» – писал сыну лейтенант Борис Лемперт…

Каждый читал про себя, и у всех у нас вдруг родилась совершенно неожиданная, может быть недостойная солдата, мысль. Мы без слов поняли друг друга.

В тот же вечер Васька Сокол отправился на почту. Мы с Тимофеичем сели на лавочку против кассы со шрифтами, закрутили цигарки и молча затянулись. На сердце у нас было тревожно. Как будто Васька мог вернуться и сказать, что на почте отказались принять письмо…

Кто знает, сколько мы просидели бы так. От неспокойных мыслей нас отвлек радиоприёмник, возвестивший:

– Внимание! Внимание! Говорит Москва. От Советского Информбюро!..

В тот вечер в нашу небольшую редакционную семью снова вернулся лейтенант Борис Лемперт. Он просто дольше обычного задержался в какой-то роте и теперь пришел назад. Правда, он не занимал уже места у радиоприёмника и его большая голова не нависала над столом, но мы, его товарищи, может быть, даже явственней, чем прежде, слышали его голос, видели его торопливую походку, чувствовали его дыхание, ощущали его тепло. Поэтому-то мы так взволнованно и нетерпеливо ждали ответного письма от Алика – ждали новой чернильной кляксы. Волнение наше с каждым днём всё росло. Начинало казаться, что полевая почта работает из рук вон плохо и обязательно затеряет письмо Алика. Вероятно, мы никогда ещё так ревностно не следили за работой полевой почты, как в эти дни. Стоило кому-нибудь из нас встретить почтальона, и на его голову сыпались упреки: до чего они медлительны, неоперативны, не понимают солдатской души…

На самом деле ответ пришел вовремя. Увидев письмо, мы растерялись. Васька Сокол побледнел, а Тимофеич принялся с невиданной быстротой хватать буквы из кассы.

Перейти на страницу:

Похожие книги