Восстание на Боспоре

Досадная рана мешала ему осуществлять честолюбивые замыслы, он неделями лежал на одре болезни, охая и стуча зубами от озноба. И сейчас с трудом превозмогал головокружение, обливался потом, проклинал в душе праздник, но окидывал всех проницательным взглядом и беззаботно смеялся, беседуя с царицей.

– Сейчас, государыня, – говорил он своим приятным голосом, – выезжают молодые всадники, в том числе и наследник, да хранят его боги! Я сам отобрал для него лошадь и дал советы, как достичь победы.

– Прекрасно, – тихо отозвалась Камасария, – для меня было бы неприятно, если бы юного царевича обогнал какой-нибудь Атамб, неуклюжий и грубый, совсем не похожий на сына вельможи.

– Этого не будет! – поспешно уверил ее Аргот, выпячивая вперед грудь, облеченную в панцирь, и поглаживая влажной рукой эфес меча. – Далеко Атамбу и другим сынам наших знатных людей до божественного наследника!.. А что Атамб не похож на отца – не диво. Безумная Афродисия в начале своей болезни проявляла дикую страсть к мужчинам. Вот тут-то и родился этот толстяк и обжора.

Атамб был старшим сыном ненавистного Арготу Саклея, и он не упустил случая пустить в него стрелу. Камасария искоса взглянула на собеседника, ее широкие, породистые ноздри дрогнули от скрытого смеха, но она сдержалась и жеманно опустила глаза.

– Кто может утверждать это? Афродисию я знала как очень почтенную мать и жену.

– Верно, она такой и была, пока первые приступы болезни не вселили в нее эту неразборчивую страсть. Врач справедливо говорит, что в нее вселился бес похоти, иначе нельзя объяснить ее неистовое любвеобилие. Атамб – дитя греха. Вот Алцим – другое дело. Хотя он родился и позже, и сейчас всего лишь отрок, но он уже напоминает собою Саклея. Так же невзрачен лицом и слаб телом. И никто не усомнится в его происхождении.

Царица неопределенно хмыкнула. Она втайне была большой любительницей сплетен и альковных секретов. Аргот прекрасно знал это. Саклей, сын Сопея, стоял поодаль, гордо откинув за плечи покрытый блестками плащ и держась маленькой ручкой за халцедоновую рукоять длинного сарматского меча. Несмотря на малый рост, он славился своими умом и хитростью. Умел внушать к себе уважение и страх. Ему, такому маленькому и сухонькому, люди подчинялись безоговорочно, зная его мстительность и жестокость. Жадностью к приобретению движимой и недвижимой собственности он превосходил болезненного Аргота, а честолюбие его и жажда власти не имели предела.

Такие всесильные богачи, как Аргот или Саклей, владельцы земель, мастерских и сотен рабов, почти равнялись царю в могуществе и противостояли городской пантикапейской общине с ее демократическими устремлениями. Царь опирался на этих людей в борьбе с горожанами, которые упорно не желали расставаться со своим самоуправлением, пытались сохранить древние права города. Богатые и сильные мужи решительно влияли на дела и жизнь царства, входили в тайный совет «царских друзей» и действовали, не забывая своей выгоды. Они выступали совместно против народа, но в то же время враждовали между собою, боролись за влияние на царя, за свою долю в хлебной торговле, за власть и высокие почести.

Саклей прекрасно знал, что Аргот непременно скажет царице что-нибудь обидное и унизительное о нем. Аргот пользовался доверием Камасарии, и противостоять ему было трудно. Поэтому Саклей старался всячески укрепить влияние на царя и привлечь к себе юного наследника. И уже обдумывал, чем ответить ненавистному сопернику на предполагаемую насмешку.

Следуя ходу своих мыслей, он выпрямился и направился к группе конников, готовых к заезду. В числе молодых наездников был и его старший сын.

Атамб, толстый и неуклюжий, уже сейчас выглядел куда солиднее своего отца. Он продолжал расти и раздаваться вширь, хотя и не производил впечатления атлета в эллинском вкусе. Он был мешковат, ходил враскачку, имел странно обвисшие плечи и широкое седалище. Его красное, словно распаренное в бане, лицо всегда было искривлено сонной усмешкой.

Несмотря на юность, он уже проявлял задатки любителя жирной пищи и пьяного питья. Саклей с внутренней досадой видел в нем черты варварского сластолюбия и лености. Отца раздражала неопрятность сына, его низменная пренебрежительность к хорошему тону и внешнему благообразию. Сейчас, перед скачкой, он ел сладкий хлеб и давал крошки коню прямо с толстой и красной ладони. Увидев отца, Атамб перестал жевать и вытер руку о дорогой, но уже закапанный жирными пятнами плащ. Саклей заметил, что пальцы его, сильные и грубые, как у кухонного раба, чернели непромытыми складками и необрезанными ногтями.

«Как мы, боспорские эллины, опростились и стали подобны диким скифам, – подумал Саклей с невольным вздохом, – если дети наши вырастают в варварской грубости, несмотря на наши богатство и знатность!»