Восстание мизантропов

Высокий въехал в разговор, как триумфатор на белом коне:

— Филь Магнус — я мог называть его просто Филь, но я этого не делаю — сказал им однажды, когда они пристали к нему: «Вы уничтожаете азотную кислоту» — каково?

Общий изумительный шопот сдержанного негодования подтвердил, что в сердцах слушателей азотная кислота стояла на одной полочке с нитроглицерином, оно и естественно.

Скрипливый женский голосок:

— Есть такие люди…. это очень трудно рассказать, — вот Магнус, как раз такой…. Он все понимает, а это самое главное…. Очень трудно, когда тебя не понимают. Даже невозможно. А то вот такие люди, они как старое, старинное такое вино, — я не умею говорить…. я не люблю говорить, — не надо никогда лгать или притворяться, это очень нехорошо и мучительно для других, надо сразу все говорить, что думаешь, вот Филь Магнус, он сразу говорит…. И он как вино, чем больше пьешь, тем больше нравится…. Мне один знакомый, очень мягкий и хороший человек, сказал раз…. нет лучше этого не рассказывать, я не хочу на кого-нибудь намекать, пожалуйста не подумайте, но все таки….

Это вразумительнейшее разъяснение Филевых свойств и качеств подбодрило собеседников. Заговорили все сразу. И все говорили одно и то же и совершенно одинаковым образом. Четырехпроцентный почуял в голове некий неподобный вихрь, понял, что он чуточку рехнулся и заметил, что его личность раскололась на четыре фрагмента (он, Аня, Высокий и Длинный), в голове у него здорово сразу замололо, он сообразил, что все погибло уже невозвратно и влип в разговор:

— Ды-к о чем же он говорит?

— О натриаммонийном рацемате….

— Долой людоедов, долой реформистов — это самое вредное племя на земле….

— ….будем играть в солдатики и проч….

— Вы, безжилые нищие! Вы, носящие вязигу вместо спинного хребта, вы, завидующие кошке и таракану, вы, сплошной узел перепутавшихся от голода кишек. Не стыдно ли вам, что еще есть на пространстве трех измерений — довольные люди?

— О мерзость, стыд и паскудство!

— ….довольные люди, обрежьте им ноги, обломайте им плечи камнями, мы не захлебнемся в крови, нет, чорт с ней, с этой грязной водицей — человек, которого рвет кровью два раза в день, равнодушен к этой жидкости.

— Куда исчезают лучшие продукты вашего хозяйства? Они проваливаются в несоизмеримые глотки уничтожателей азотной кислоты.

— Так заставим их питаться подогретой водой, а хлеб из лузги и коры отвешивать каратами. Разве вы не видите, что вы столь же всемогущи, как пьяный курильщик у порохового погреба….

— У погреба, где хранится нитроглицерин, который мы отрицаем….

Синекрылая стрекоза дрожала и взлетала мелкими летами над ольхами, слепень с раз маха внедрялся в кожу и, аккуратно сложив крылышки, предавался чревоугодию. Бедняга не знал, что он пьет кровь неврастеников, чрезвычайно легко проливающих оную, раз она принадлежит их ближним, но расстающимся со своей собственной с великим огорчением; перетянутые ночными страхами нервы в мановение ока докладывали по начальству: «боль, боль», — лицо кровопивомого искажалось ненавистью, рука щелкала, и слепень валился замертво в густую, разомлевшую траву. Там и там в высоте стоймя стояли большие коричневые прозрачнокрылые стрекозы, вдруг параболически метались они и по сложной кривой в миг исчезали. На камышик у ручья вылезало серенькое чудовище с динамо-машиной и фрезерным станком вместо рта. Оно дулось и пучилось, спинка лопалась: оно выходило из себя. Вышедши, усаживалось на свое бывшее «я», сушило на солнце слипшиеся крылышки и интерферировало ими золотые лучи полдня. Затем оно делало движение — тогда лазурные страны принимали его легкие движения — и еще одна стрекоза с бирюзовым тонким брюшком, планировала над позеленевшей от жары и удовольствия лягушкой.

— Современность гибнет и гибнет на наших глазах от болезни гигантизма…

— То есть…. позвольте, куда вы?… я ничего не понимаю….

— Я тоже.

— И я.

— Какой гигантизм, вы — смеетесь, я вижу…. О! паскудная и паршивая мелочь!…

— И эту то мелочь….

— Вот именно.

— Вот это верно, браво!

— ….эту то мелочь я предложил бы….

— Ну да.

— Ну, конечно!

— Однако, господа: ведь Филь Магнус разрушает человеконенавистническую гипотезу о так называемых избранных народах — ирония его отвечает нашим врагам (нитрофагам): все народы более или менее избранны. Вот что говорит Филь Магнус, — а другие разряды избранников будут установлены немедля, ибо нет сомнений и не может быть в том, что мы суть — избранники…

— Принцип разделения и властвования нуждается в подновлении. Это дело десяти минут, и мы его сделаем.

Высокий мрачно глянул в тончайшую лазурь, кашлянув, сказал:

— Дайте папироску. И огня….