Воспоминания благовоспитанной девицы

Что меня поражало в Зазе больше всего, так это ее цинизм. Когда, много лет спустя, она объяснила мне его причины, я точно прозрела. Заза вовсе не разделяла того высокого мнения, которое я о ней составила. Мадам Мабий, обремененная многочисленным потомством, бесконечными «общественными делами» и утомительными светскими обязанностями, не могла каждому из своих отпрысков уделить достаточно внимания; ее долготерпение и улыбки скрывали, как мне кажется, глубокое равнодушие. В раннем детстве Заза чувствовала себя очень одинокой; со временем мадам Мабий начала отдавать ей предпочтение перед другими детьми, хотя довольно сдержанно. Страстная любовь, которой Заза отвечала на внимание матери, была скорее ревнивой, чем счастливой. Не знаю, возможно, в ее неприязни к отцу была доля обиды, ибо то, что месье Мабий больше любил Лили, не могло оставлять Зазу равнодушной. В любом случае, третий ребенок в многодетной семье чувствует себя одним из многих; он получает от родителей лишь определенную часть заботы, предназначенной всем, что не способствует его ощущению себя как значимой личности. Девочки Мабий были не робкого десятка: они слишком высоко ставили свою семью, чтобы конфузиться перед чужими; но когда моя подруга забывала о клановом чувстве и становилась просто собой, то обнаруживала в себе уйму недостатков: и некрасива она, и окружающим неприятна, и судьбой обделена, и не любит ее никто. Свои комплексы она пыталась компенсировать насмешливостью. Тогда я этого не замечала, но она никогда не шутила над моими недостатками — только над достоинствами; и никогда не выставляла напоказ собственные таланты — она демонстрировала только слабости. На пасхальные каникулы в тот год, когда нам было по четырнадцать, она написала мне, что никак не может сесть за физику и очень боится провалить ближайшую контрольную: «Вам меня не понять, потому что если бы вам нужно было готовиться к контрольной, вы бы не мучились, как я, а сели бы и все выучили». Меня огорчили эти строки, выставлявшие в смешном свете мои наклонности паиньки, но их потаенная агрессивность означала, что Заза недовольна собственным безволием. Ее раздражение объяснялось тем, что она считала меня одновременно и правой, и неправой: в противовес моим совершенствам она без особой радости отстаивала ту невезучую девочку, которой себя считала.

Обида сквозила и в ее презрении к человечеству: себя она ни во что не ставила, но и мир в целом не казался ей достойным уважения. Заза была очень набожной: не находя любви на земле, она искала ее на небе. Атмосфера, в которой она росла, заключала в себе меньше противоречий, чем та, которая окружала меня; религиозные ценности в семье Зазы утверждались единодушно и с пафосом — тем горше оказывалось разочарование от столкновения с реальностью. Семья Мабий жертвовала деньги на благотворительные цели. Ежегодно в дни всеобщего паломничества они отправлялись в Лурд, где мальчики таскали носилки, а девочки мыли в богадельнях посуду. В том обществе много говорили о Боге, о милосердии, об идеале; но Заза быстро догадалась, что для всех этих людей важны только деньги и чины. Подобное лицемерие вызвало в ней такую бурю негодования, что она отгородилась от всех цинизмом. А я так и не заметила ни надлома, ни горечи в том, что школьные мадемуазель называли «парадоксами» Зазы.