Воспитанник Шао. Том 1

— Ступай, Жезл, и помни: против того агента с нашей стороны не должно быть ни одного негативного акта или провокации. Подумай о своей голове, и твои действия будут надлежаще осторожными. Все новости немедленно мне. Хочется увидеть: остался ли так же могущественен «Лотос», как во времена императоров. Жезл, не видел ты еще людей, истинно с большой буквы. В «Великом братстве» они есть. И немало. У нас с большой буквы пишутся только купюры и счета. Странное бытие, странное. Что ты так уставился на меня? Ступай. Я тоже человек от мира сего. И тоже больше уважаю справедливость, чем лихоимство и обогащение за чужой счет. Ступай и помни мои слова. Голову оторву, если что не так будет.

Жезл удивленно откланялся и так же, продолжая не понимать шефа, как и до этого, пошел прочь.

Глава десятая ШЕЛКОВАЯ ПРЯДЬ

Как ни прискорбна участь эта,

Ее никак но избежать.

Дней ожерелье — груз бесценный

Печально тает на глазах.

Сергей Разбоев

Самовлюбленные, раскосые, чуть подкрашенные глаза с начинкой надменной величавости, с затаенным недовольством разглядывали свое изображение на идеально отполированном металлическом зеркале. Презрительно кривятся немного подвядшие, но еще не потерявшие властной жестокости, строгие губы. Они обиженно поджимаются, когда металл выдает то, чего никак не желают видеть глаза, отмечать разум. Но зеркалу не прикажешь. Нет.

Особых причин страшно гневаться пока еще нет. Лицо гладко, ухоженно. Приятно сознавать столь весомый аргумент. Но вот некоторая рыхлость щек у губ, предательская дряблость по краям век напоминают, что годы накапливают усталость. И от того зрачки сердито суживаются, лицо бледнеет. Тщеславие борется с непроходимым. Как до боли сжимаются капризные губки, когда те же глаза выискивают у их краев слабо похожие паутинки морщинок, видимых только от такого зеркала и только при скошенном освещении. Лицо в отработанной неподвижности, но губы, полные страданий, мелко подергиваются.

Женщине хочется закричать, заплакать.

Наедине с собой можно.

Истерично завизжать так, чтобы на время забыться, сбросить невыносимую женскую боль по преклонной тяжести тела. Как хочется орать истошно и до хрипоты, вопить до боли в суставах. Лишь бы не видеть, лишь бы не слышать себя. Хотя бы на время. Сбросить нервный сгусток обреченности, изначальности.

Годы…

Какие годы!.. Все за спиной.

Женщина вновь тяжело вздрагивает.

Потрясающая слава неуловимой. Завидное постоянство силы. Неподконтрольное богатство. Что еще нужно, чтобы спокойно осесть в домашнем уюте и наблюдать по телевизору, как в мире неспокойно. Как в поисках своей доли люди и людишки стреляют, режут друг друга. Насилуют, оскорбляют, лютуют всеми последними способами. И все ради того, чтобы кто-то протиснулся под солнце, а другой прозябал и гнил.

Что ей. Она обеспечена. Свое необходимое количество противников и просто мешающих уничтожила. Умертвила, как и все, кто желает быть на гребне удачи. Она не хуже и не лучше. Земной человек, со своими бедами и печалями. Печаль годов для нее самая незатухающая. К чему мешки, ящики с банкнотами и драгоценностями, если солнце неумолимо отходит за спину.

Блеск бриллиантов никак не греет. Здоровье есть. Красота есть. Все есть. Но хочется, вопреки всем силам и законам природы, не изменяться, не чувствовать пульсирующий отзвук уходящего времени. Страстно, до боли в висках, хочется сохранить себя, как то богатство в тайниках и банках, которое только растет.

Не стареть.

Руки до боли в жилках сжимают голые коленки. Но и на этих белоснежных, холеных ручках синева возраста, резкие прожилки годов, жестокая печаль времени.

Снова колкий взгляд придирчиво всматривается в тело. Все вроде бы хорошо. Но вот шея. Кожа не так упруга, не так эластична, как хотелось бы.

Вес…

Тяжелый, низкий страх холодит разум. С каждым годом настойчивее. Тяготит оптимизм и имеющееся счастье. Откуда он исходит? Чего ей и кого бояться? Ей, от которой, от имени которой трепещут команды кораблей и пароходов всей Юго-Восточной Азии.

Вонг.

Мадам Вонг.

Разве не она стала владычицей морскою, демоном во мраке, сатаной и чертом в людских душах? Стала.

Явилась. И еще как!

Редкая слава редкой женщины. Живи, довольствуйся. Зачем гневаться. Но откуда он, липкий, исподтишка ползучий, крадущийся страшок? Возраст.

Это не впервой. Хотя раньше она так не думала. Но пятьдесят — не шестьдесят: далеко различные понятия. Да, она не вечна. Природа-мать судным днем всех восстанавливает в своих правах. А это уже несправедливо. Для чего тогда столько и так копила, грабила, убивала? Для чего?

Дочь?