Воспитанник Шао. Том 1

Через четыре часа пути вышел на край леска. Взобрался на самое высокое дерево. Просмотрел путь, по которому предстояло пройти. Сам он находился в стороне и выше небольшой долины. Внизу, у ручья, находилось несколько фанз, дорога. Местность сравнительно ровная. Но именно потому, что она хорошо просматривалась, не пошел по ней.

Сейчас, вглядываясь в ручей за деревней, различил, что в приподнятой части местности, в кустарнике, находились люди. Если бы шел у ручья, не заметил бы засаду. Отсюда же, с высоты, ясно различил в углублении кустов копошение.

Рус задумался.

Невозможно пробраться сквозь все пикеты и засады незамеченным. Стоит ли двигаться дальше? Днем видно далеко, ночью самому можно нарваться на засаду. И вообще, если на пути появились солдаты, значит он виден. Что дальше? Сколько постов? Без помощи не пройдешь. Возвращаться некуда. Где финал его и так слишком затянувшегося пути? Скоро ли конец?

Не зная, что предпринять, Рус пробрался ближе к дозору. Расположился выше так, что иногда до него доносились обрывки фраз. Внимание его привлек небольшой полевой бинокль на треножнике, в который солдаты иногда поглядывали, осматривая местность.

Излишняя осторожность но помешала. Солдаты поглядывали именно на те участки, которые легко просматривались, и не затрудняли себя черновой работой по слежению за подлеском на склонах холмов.

Скоро Рус знал, что пикет третьи сутки здесь, что служащие по глотку сыты сухим пайком, что утром ожидают смену. А также понял, что солдаты в основном не его выглядывали, а как бы не приблизился незаметно проверяющий.

Надо ждать утра.

Вокруг было тихо. По-кладбищенски спокойно и уныло. Солнце мерно спускались за горы. Ночь пришептывала успокоительный байки, тревожным одеялом темноты укутывало землю. Далекие мигающие звезды с жалостью поглядывали на одинокую землю, которая со дня образования еще не видела ни тишины, ни покоя. Мерцающий отсвет далеких миров касался земли, растворялся в ней. Слишком слаб он. Слишком слабы и глухи люди. Непомерно горды в своем многочисленном одиночестве. Ни во что не ставят жизнь, в таких муках и бореньях обретенную за недолгий вселенский век природой.

* * *

Чанy не сиделось. Сумасбродные мысли предполагаемого с каждой минутой наваливались такой плотной массой, что он чумно встряхивался, вскакивал со стула, как с больной занозы. Ходил вдоль и вокруг походного шатра, сжимая в руках депеши. В голове роились двоякие мысли. Может, оно и к лучшему, a может… Хоти рассуждать на эти банальные, до идиотизма бесполезные темы ни к чему, все же чувство личной удовлетворенности, что интуиция не подвела, и то, что действия согласовывались с логикой знания монахов, брало верх, окрыляло, давало силу уверенности. Теперь он убежден: в Пекине больше его никто не знает о монахах, как о полувоенном формировании. Есть, конечно, наветренный бугорок в лице майора Виня, но это до поры. Полковник найдет предлог, чтобы этот выскочка, приспешник Теневого, не мешал ему и не мог служить доносчиком для сильных противников Чана. У майора немного шансов выйти невредимым из возможной стычки с монахами. Хотя такие трусы, как майор, всегда находят веские причины обойти район боевых соприкосновений.

Но не эти подспудные мысли тревожили офицера. Его план, что вся операция может пройти без известного шума, не затронет внимания могущественных лиц, рушился от строчки на бумажке, которая сейчас нестерпимо жгла его ладони. Монахи неафишированными действиями доказывали серьезность и силу своих намерений. Они недвусмысленно и явно выступили вооруженными группами. Это уже партизанщина. Понимают, но все равно с упорством обреченных продолжают свое дело. На что надеются? На что уповают? С военной точки зрения, все выпады монахон — навязчивый абсурд, не подкрепленный никакими силами, никакими доводами. Неужели все так скрестилось на воспитаннике? Чан еще раз посмотрел на донесение. «Хан Хуа, 14 ч. в пути».

Вот, наверное, последняя ниточка, которая была неизвестна Чану. Из всех старейшин монастыря этот был самой неприметной фигурой. Наверное, из-за своего возраста. Хану нет еще пятидесяти. Он ведет группу. Этот может неделями скитаться по горам, питаясь только подножным кормом. Волк. Он в два счета обставит любую группу Чана.

Интересно: пять сотен человек из школ Шанхая. Смогут ли они дать бой монахам? Неужели не задавят численностью? У Хуа не более двух десятков человек. Интересно.

Чан мало верил в сварливых драчунов. Но их количество давало определенные надежды. Самые натуральные сорвиголовы. Даже винтовки для всех не скоро собрали.

Хитрый Лао верховодит юнцами. Если, конечно, ту половинчатую часть тридцатилетних не зазорно называтъ шпаной. Но субъект деловой. Его личное присутствие — гарантия возможностей его шумной оравы. Сам Лао оказался противником предложенного участия в операции, но и ему пришлось уступить нажиму центра, желанию массы мстить неуступчивым монахам.