— Мне сорок лет. Я не один раз участвовал в соревнованиях, потасовках, яростных побоищах. Я много видел яростных бойцов и в атаке, и в защите. Мне довелось видеть бойцов без нервов, людей, не моргающих при виде проносящегося блеска вражеской сабли. Я видел профессионалов, которые с виду невыразительными движениями опрокидывали наземь поочередно нескольких серьезных противников, оставаясь при этом божественно невозмутимыми. Я много и многое видел. До Культурной революции, революции «большого скачка» редко, но еще можно было увидеть этих людей, внимательно наблюдавших за молодыми спортсменами на турнирах. Сейчас их не видно. Но они есть. И я уверен, у ниx немало достойных последователей.
Кин приостановился, помолчал, солидно шевеля емкой мускулатурой, как бы намекая, что он один из тех, о ком говорит.
— Я наблюдал действия учеников на территории складских помещений порта. Утверждаю с полной ответственностью: в умении вести бой монах, — взгляд Кина снова скользнул поверх головы Сана, — превосходит нас на ту величину, которая позволяет ему оставаться неуязвимым от наших атак на протяжении многих минут схватки, не получать опасных ударов, с какой бы хитростью и изощренностью они ни наносились.
Сан саркастически скривил губы.
— Почему ж вы, — в который раз не удержался он, указывая на Кина нервно подрагивающим пальцем, — имея такой численный перевес, не смогли ни разу поразить противника? Вы, ломающие кирпичи, доски, дробящие вековые камни?
— Доску не проломишь, если твой сокрушающий удар проходит рядом, не касаясь ее, — спокойно отвел в сторону выпад противника выступавший. Вдруг глаза его засверкали, он напружинился и быстро, вдохновенно повел отчет:
— Это был противник, достойный того, чтобы продолжать жить, достойный тех, кто его обучал. Поначалу он не нанес ни одного серьезного удара нашим младшим учеником. И только тогда, когда понял, что над ним нависла неправедная сила, стал защищаться с полной ответственностью сложившегося положения. Это надо видеть. Я не знаю, о чем он думал в минуты, когда палки и цепи с лязгом проносились над его головой. Но знаю, в какой степени страх смерти может довлеть над ним. Чем гуще сжималось баталия схватки, тем одухотвореннее был его лик: будто он не защищался, но выполнял некое действие, равно сопутствующее его жизни, как и прочие условности бытия. Казалось, мысли его не касались самих событий момента, будто это все было предрешенной предтечей его чего-то внутреннего, личностного, которое нигде, кроме самого поединка, не могло более возвысить его и утвердить. Потрясающе, когда моменты, связанные с выживанием, стоят на философском уровне осмысливания и не влияют своей устрашающей опасностью на ход всего процесса мышления. Это мастер. Состоявшийся. Редкий человек. Видеть это, сознавать, значит тоже проникнуться, пусть некоторой, но той долей древнего мастерства, истоки и следы которого сохраняются в некоторых наших монастырях. Это наша национальная гордость. То наше, чем мы так гордимся, чем спекулируем в дебатах с прочими любителями. Он опережал наших бойцов на момент последнего риска, на начальную тень грани между прошлым и будущим. Ни одного лишнего движения, ни одного боязливого дергания. Всплески быстроты и силы только при соприкосновении с противником, и поражал уже наверняка. Охватывал своим чутьем всех сразу, кто так или иначе мог угрожать ему. Действия точно нацелены на ближайшую опасность. Как он видел всех, как оценивал ситуацию, как рассчитывал свои возможности?
Кин остановился. Никому ранее не приходилось видеть его столь воодушевленным.
— Меня считают сильнейшим бойцом Шанхая. Скажу по справедливости: мы превозносили свои возможности. Преувеличивали и тогда, когда считали себя одной из сильнейших школ метрополии. Когда мы в последний раз выступали на соревнованиях? — впервые Кин в упор посмотрел на Сана. — Мне, одному из руководителей школ, трудно вспомнить это время. Слишком плотно закрыто оно завесой увещеваний, тайны и прочей безрассудной шелухи. Не ты ли, Сан, убедительно заверял нас, а главное У Чиня, что мы становимся сильнейшей организацией, и что нам следует отойти от турниров, дабы не разглашать и не показывать миру своих секретов? Не ты ли увещевал, что наши школы столь многочисленны и сильны, что на своих внутренних смотринах мы выставляем больше спортсменов, чем на региональных и зональных соревнованиях выставляет страна? Тогда ты много говорил, много доказывал. Мы верили. Почтенный У Чинь слушал тебя и внимал твоим советам.
Сан пригнулся. Неужели Кин нащупал его звено, по которому он, Сан, сбил организацию вместе с У Чинем? Неужели он?.. Сан покраснел. Лицо пошло бурыми пятнами. Он взял платок, стал усиленно вытирать пот.