Воспитанник Шао. Том 1

— И вот теперь, — громовой голос давил Сана ниже, — все искусные маневры нашей подготовки налицо. Кроме как уличными громилами мы быть не можем. А когда-то нас уважали в спортивных кругах. Что же теперь? От рук защищавшегося погибло пятеро и позже от увечий — еще двое. И это сделал один человек, который не нападал — защищался. Вот цена нашего самомнения, чванливости. То непредвиденное, когда ответственные лица не утруждают себя смотреть дальше двери, за которой находишься. Мы, находящиеся здесь, в этом судном зале, должны доподлинно понять, что же произошло там, в доках. Потому что то, что произошло далее, никак не укладывается в нашем сознании. Мы не могли не догадываться, что монастырь, откуда родом агент, будет доступными силами помогать своему питомцу. Что в связи с этим предприняли? Ничего. Думалось, что монахам не до нас. Да и смогут ли они справиться с нами. Вот и вышло: внезапная, своевременная помощь монахов мгновенно расстроила всю нашу многочисленную ораву, не дав ей ни собраться, ни одуматься. А ведь в завершающей стадии вступили наши сильнейшие и опытнейшие кадры. Прошло не более минуты: боеспособная группа стала искать места бегства по крышам cтроений. Как свора дворняжек, злобно оскалившихся, но не осмелившихся на большее, как только поняли, что перед ними строгий дворник, не обращающий внимания на пустой лай шумной стаи. Агент исчез. Исчезли неизвестные. На земле порта осталось лежать еще одиннадцать агонизирующих тел. Большое количество охающих, ахающих и проклинающих. Вдумайтесь.

Люди в черном были настоящие мастера. Безупречные, как искусство. Великие творцы своего ремесла. Авторитетные кулаки. Не боящиеся нестоящего, не гнетущиеся сомнениями будущего. Их действия были наполнены такой уверенностью и полным сознанием того, что они делают, что думалось мне: нет и не будет у них когда-либо по-настоящему опасных врагов, могущих с ними соперничать на ровных. Такова их сила. Таково их мастерство. Полное сознание того, что они знают, чем владеют, на что способны. Потому воля их, состояние духа намного выше, чем у любого в грош живущего.

Они не преследовали, не добивали. Удостоверившись, что агент исчез, также незамедлительно сошли со сцены. Ни слуху, ни духу. Да и кому было присматриваться к ним, если одна мысль владела хвалеными потрясателями. Мы вернулись за своими товарищами. Впечатление — будто кратковременный смерч прошелся по докам, и мы пострадали от злого духа природы.

Вот все, что я хотел рассказать. Не думаю, что на этом закончились наши встречи с монастырем. Они показали нам высшую организацию, серьезность своих намерений. Недальновидно мы поступили, выступив против Шао. Пусть дальше говорят следующие. Я все сказал. Больше, чем сделано, мы не смогли бы сделать. И я не вижу, кто бы смог сделать больше.

Кин осмотрел зал, ожидая выкриков. Но зал молчал под впечатлением слышанного.

Боязливая тишина застряла в воздухе. Кто-то встряхивался, скидывая оцепенение, кто чесал голову в надежде расслабиться. Трудно было предположить, что так все получится, что наступившее будет таким неопределеным, гнетущим.

Сан Настойчивый сидел, не поднимая головы. Он был придавлен. Не знал, что думать. В словах Кина было столько указующего на него, что вступать снова в перепалку было опрометчиво. Но гнев поднял его. Сидеть, значит признать все, что говорят противники. Могут оставить за бортом событий. Людская память — секундная вещь. Минута — острота размыта. Минута — и только некоторый сгусток времени еще как-то напоминает о былом, а в некоторых умах даже и этого не остается. Симпатии и того короче. Нужно слово. Слово размывающее.

— Меня печалит то, с каким жаром неудачу первой операции взваливают на мои, согбенные нелегкими думами о вас, плечи. Я, червь земной, пытающийся на поверхности жизни найти ростки довольства и удачи для нас всех, оказался придавленным чьей-то ногой. Теперь что? Уползать снова в землю, когда мы уже знаем, что и как делать. Когда есть контакт с властями?

Когда и где не было потерь? — повысил голос. — За девкой бегаешь и то теряешь. А здесь, когда на карту каждый раз ставятся ставки, превышающие наше представимое, всегда есть потери. Опускаться до шумного базара бабьей склоки не дело бойцов, чья жизнь соткана из каждодневных опасных ситуаций.

Я тоже был свидетелем и участником немалого числа побоищ. Видел расколотые черепа, кривящиеся в предсмертной агонии рты. Ну и что? Это не война, где насильно гонят под пулеметы. Здесь дело сугубо добровольное. Каждый знает, на что идет, и каждый знает, что получит. А не он, так его родственники. Кто ступил на опасную стезю, не должен проклинать удушающий момент. Должен быть осмотрительнее, жестче, резче. Всегда к потерям относились с той долей понятия, какой они заслуживают. А когда слышишь жалобы, видится, что народ мельчает, хиреет. Не для него становятся те подвиги, о которых нам рассказывают легенды. Поднялся Лао: