Воскрешение Лазаря

Однако едва мы оказались на кладбище, стало ясно – найти могилу отца будет нелегко. Круглая болотистая поляна площадью не меньше чем в десять гектаров с несколькими тысячами холмиков. Мой школьный приятель был прав – колышков с табличками нет и в помине. Кротов никогда в кладбищенской команде не состоял, в лагере он работал электриком, и где похоронили отца, знал с чужих слов. В сущности, у нас был единственный ориентир: могила отца с южной стороны, прямо у корней самой высокой ели.

Вроде бы указатель надежный. Но осмотревшись, мы поняли, что цена ему грош. Там этих елей была добрая сотня, и какая выше – не определить, во всяком случае мы трое: Кротов, вохровец и я – долго спорили – какая и, соответственно, где будем сначала копать. Наконец сошлись, перекопали каждый метр, однако ничего не нашли. Только разорили чужие могилы. Дальше еще несколько часов закапывали и приводили в божеский вид то, что отрыли, затем перебрались к следующему дереву. Снова неудача.

Так копали три дня подряд с восхода до заката, пока не кончилась водка и вохровец не забастовал. Кротов был готов продолжать и без него, но ночью ударил сильный мороз. Кстати, для здешнего края дело обычное. Кирок мы с собой не принесли, лопаты мерзлую землю брали плохо, так что и Кротов, сбив руки, к вечеру капитулировал. Еще одну ночь мы переночевали в Инанге, собрались и побрели наши тридцать километров обратно. Шли и молились, чтобы железнодорожник бросил свою дрезину и куда-нибудь сбежал. Очень уж не хотелось тащить на себе проклятую тележку до „Светлой“. Но он был на месте, хотя пьян в стельку. Потом двое суток мы добирались до шахты, а дальше неинтересно, на той же кукушке – до Инты, следом поездом – в Москву.

После поездки в Инангу, – продолжала Ирина, – мне, как и Кротову, каждую ночь стал сниться отец в гробу и с бутылью в животе. Правда, он ничего не говорил, ни в чем не упрекал, но мне и этого было достаточно. Так я промаялась до весны, а в апреле переселилась сюда, на кладбище».