Воскрешение Лазаря

Сила веры молодого Кульбарсова была как раз в том, что он верил, ни на йоту не сомневался, что ответы на его вопросы есть и веры они не умаляют. Главное же, Господь обязательно поможет их ему найти. В частности, тот же Никодим, когда впервые услышал его молитву, говорил родителям мальчика, что с замиранием ждал, что вот сейчас Христос подойдет к ребенку и все ему объяснит и он, Никодим, наконец поймет то, что ему давно не дает покоя. Так же, по свидетельству знавших отца Феогноста, он молился и в лагере, и в психушках словом, везде, куда заносила его судьба. Катя свято верила, что эти молитвы одна из немногих нитей, может последняя, что еще связывает Бога с людьми, среди всей бесконечной крови, зла и смертоубийства.

Тут, Аня, я должен уточнить важную вещь: немало из того, что Катя рассказывала про себя и отца Феогноста тетке, она сама иногда, спустя много лет после происшедшего, слышала от людей, что тогда были с ними или с ней рядом, причем говорила, что ничего, кроме изумления, не испытывала - настолько в их рассказах она другая, не похожая на себя обычную.

Однажды она, живя с оставленным на ее попечение грудным ребенком, узнала, что родители его вряд ли когда вернутся - они или погибли в Китае, или сбежали. Если же не дай Бог возвратятся, их ждет Особое Совещание и пуля. В общем, никого, кроме нее, у этого девятимесячного младенца на свете нет, и тут же от верных людей ей сообщили, что дело отца Феогноста, который был арестован полгода назад, тоже передано в Особое Совещание и прогнозы очень плохие, может быть, он уже даже расстрелян. И вот она вдруг поняла, что все - отец Феогност больше не будет молиться Господу, никогда не будет с Ним разговаривать. У Бога на земле больше нет близкого человека, нет десяти, восьми, пяти праведников, которые могли бы Его смягчить, заступиться за человеческий род. А на ней, на Кате, младенец, и она не может допустить, чтобы хоть один волосок упал с его головы. Родители мальчика доверились ей, но еще важнее, что она сама безумно ребенка любит. Она с отрочества мечтала о собственных детях, и когда Бог наконец дал ей ребенка, она не могла согласиться ни на что плохое.

С ними в то время жила дальняя родственница младенца, которая хорошо знала и отца Феогноста. Через много лет она рассказывала, что в один из тех дней, неплотно притворив дверь, Катя ушла в свою комнату, родственница была на кухне, ждала, когда закипит вода. Заварив чай, она вышла в коридор, чтобы позвать Катю, и тут явственно услышала голос отца Феогноста, молившегося Богу. Такой же хриплый, с присвистом - память о Соловках, где уже перед концом срока у него было тяжелейшее воспаление легких. Его были слова, интонация, даже строение фразы. Родственница говорила, что совершенно опешила, подумать на Катю она не могла, магнитофонов тогда еще люди не придумали, а отцу Феогносту взяться было неоткуда, разве что с того света. И вот она стояла и слушала, а кто-то голосом Феогноста молил Бога о милости, о последнем снисхождении и тут же спрашивал Его, в чем провинился этот младенец, почему, за чьи грехи он должен принять смерть. И то же про самого отца Феогноста. За что его пытают, мучают, хотят казнить или уже казнили? Лишь услышав про младенца и Феогноста, родственница впервые заподозрила, что молится Катя. Раньше, едва они узнали, что отец Феогност, по-видимости, расстрелян, Катя впала в какое-то странное состояние: она то и дело вскакивала, куда-то порывалась уйти, начав же молиться, разом успокоилась, стала прежней, всем радующейся и всем готовой помочь Катей. И вправду, Феогност был дома, снова молился Богу, и, значит, жить было можно.

Так продолжалось почти два месяца, а потом им сообщили, что отец Феогност жив, что приговор был неожиданно мягок: ему дали пять лет лагерей и пять ссылки, и отбывать он их будет, по-видимому, где-то в Сибири. В тот же день Катины молитвы прекратились. Позже родственница говорила Кате, что пока шли эти два месяца, она не раз уже рот открывала, хотела спросить про молитвы, в первую очередь, конечно, про голос, но тут же пугалась, в ней был теперь Катин страх, что если они прервутся, тогда - все, конец. Да и из комнаты Катя выходила явно не в себе, будто только проснулась и что к чему, еще не понимает.