Воскрешение Лазаря

В больнице отцу сделали укол, и дышать ему стало легче. Но он был очень слаб, то и дело терял сознание, когда же приходил в себя, старался держать мамину руку или мою, боялся, что мы уйдем. Был предпраздничный день. На корпус - одна дежурная врачиха, мрачная, пятидесятилетняя баба, которую из ординаторской было не дозваться. Очевидно, мы ей мешали, и она то и дело предлагала нам ехать домой, но тогда, на ту ночь, и мама, и я остались. И весь следующий день мама провела с отцом, а когда приехала, сказала, что ему лучше, немного, но лучше. Он теперь все время в сознании, даже иногда шутит. Никакого лечения по-прежнему не было, мы понимали, что, пока праздники не кончатся, так и будет, однако и я, и мама успокоились, тем более что врачиха, сменившая первую, не сомневалась, что состояние отца стабильное - она была милая, симпатичная, и мы, не сговариваясь, решили, что ей можно верить. Врачиха даже убедила маму, что эту вторую ночь она может провести дома, отдохнуть, силы ей еще понадобятся. Отец тоже легко ее отпустил, и мать, позвонив из больницы, сказала, что едет домой, менять ее не надо - отцу дали снотворного, и он до утра будет спать.

В общем, казалось, что напряжение спало, и я, зная, что не засну, поехал к друзьям, чего-то выпил, играл в карты. Потом мы узнали, что как раз в середине ночи отцу снова сделалось плохо, он умирал, но без мамы и без меня, никому ничего не мог объяснить. Он давно уже плохо слышал, и пару лет назад из Австрии ему привезли слуховой аппарат, специально для костной проводимости, другой отцу не подходил. Стоил он дорого, но, главное, таких в России не делали, и врачиха посоветовала матери не рисковать, забрать аппарат домой. Зубы отец снял еще в "скорой", поэтому немилосердно шамкал, а тут еще ничего не слышал и не понимал. Он ото всего был отрезан, никого ни о чем не мог попросить.

Наутро, когда мать, еще ничего не зная, приехала в больницу и, не найдя отца, пошла в ординаторскую, врачиха с налету стала ей кричать, что две недели назад она схоронила родную дочь, которой и двадцати лет не было. Дочь, которая полгода назад родила первого ребенка - девочку, а теперь эта девочка сирота, и она, врач, ничего сделать не могла, только пять месяцев подряд день за днем сидела рядом и смотрела, как дочь умирает. Она кричала матери, что разве можно сравнивать наше горе и ее, ведь отцу было далеко за семьдесят и он, как ни посмотри, большую часть жизни прожил, книжки написал, даже фронт прошел и жив остался. С матерью, наверное, именно так и надо было говорить, потому что она ничего отвечать не стала, кое-как собрала вещи и ушла.

Теперь, Аня, о Рузе. Через два месяца после похорон, когда мы для отца давно уже сделать ничего не могли, мать вдруг решила, что его последнее желание она обязана выполнить и что он всегда хотел быть похороненным на этом кладбище под Рузой. И я, и ее подруги отговаривали мать, в один голос объясняя, что от нашего дома добираться до него больше трех часов, целое путешествие, и, значит, часто приезжать на кладбище она не сумеет; это сейчас, а что будет дальше - здоровее ведь она не становится. Все понимали, что кладбище должно быть близко, тогда она сможет ухаживать за могилой, следить, чтобы там худо-бедно все было в порядке. Но мать ничего слушать не хотела, только повторяла, что отец рузское кладбище очень любил, когда жил в "Актерах", чуть ли не каждый день поднимался на здешний холм, сидел, смотрел на реку, на луг и рощу на другом берегу. Наконец мы сюда приехали. Разыскали в соседней деревне пьяненького старичка-сторожа и от него узнали, где и как в Рузе найти женщину, которая этим хозяйством ведает, но было уже поздно, холодно и темно, мать совсем окоченела, и нам, ничего не сделав, пришлось вернуться домой. Снова в Рузе мы оказались лишь через две недели, когда мать, кое-как залечив грипп, заявила, что она "в форме". Меня одного она отпустить не соглашалась.

В горсовете нам сказали, что на работе кладбищенской начальницы сегодня не будет, и тут же легко дали ее домашний адрес. Руза городок небольшой, и нашли мы ее быстро, однако встречены были неласково: сначала она допытывалась, кто нас послал, а затем сообщила, что еще три года назад кладбище закрыли. На холме, когда попытались рыть могилы, ниже отметки "тридцать" начались оползни, и теперь после каждого сильного дождя один-два гроба приходится перезахоранивать. Мать стала говорить, что мы все хорошо понимаем и будем благодарны, но та ее срезала, заявила, что кладбище не простое, а мемориальное и следят за ним строго. Там могилы двух замечательных местных поэтов из крестьян - отца и сына, вообще, поэтов на Руси было много, а из народа - раз и обчелся, и вот двое из них похоронены здесь, на ее кладбище. Но потом она смягчилась, сказала, что сейчас туда едет и мы, если хотим, можем поехать с ней.