Воскрешение

Лишь на следующий день, продолжив путь на север, Брик понял, что девочка в гостинице напомнила ему дочку, Греммист. Горло ему перехватило. Его малышка тоже любила смотреть, как он играет на «коробочке».

Теперь же солдаты, казалось, вовсе не прислушивались к тому, что он играет. Он интересовал их только как забава при исполнении хотя и не слишком опасного, но скучного дела.

Грубоватый дух его припевок то и дело вызывал у них смешок, но уже на третьем номере программы двое слушателей вернулись к своей игре, а солдат у очага принялся помешивать варево, кипящее в котелке. Только тот, что стоял позади сержанта, внимал, не отвлекаясь.

Брика проверяли уже не раз; он хорошо усвоил, как следует вести себя в присутствии вооруженных вояк.

В присутствии врагов…

Лицо его сохраняло беспечное выражение, но главная мысль – глубоко спрятанная и все же неизменная – постоянно жгла душу. Эти люди – солдаты Фелька. Пусть они совсем обыкновенные люди, с виду даже вполне благодушные, как теперь. Но они – или такие же, как они, – погубили У’дельф, пощадив лишь горсточку жителей, чтобы было кому разнести весть о разрушении непокорного города. Брик слышал разговоры на дороге и был в курсе истории о том, как войско Фелька невероятным образом возникло прямо из воздуха. Если это было действительно сделано с применением магии, значит, им удалось придумать нечто, прежде неслыханное.

То, что эти конкретные пятеро солдат, вероятно, стояли здесь, на этом же посту, когда другие уничтожали У’дельф, в конечном счете ничего не меняло.

Ровным счетом ничего. Все, кто пришел из Фелька, были для него одинаковы. Иначе и быть не могло. Для мщения все равно – один, другой или все они сразу. Его огромной ненависти хватило бы на всех.

Ненависть. Плата за то, что сделали с его домом, его народом, его семьей. Ненависть питала его жажду мщения. Будь у него сейчас оружие, он убил бы этих пятерых ради справедливости – что такое пять трупов по сравнению со многими тысячами в У’дельфе?

Но его замысел заключался в другом, потому он играл и пел, пока сержант не вернула ему пропуск. Грубо сунув лист ему в руку, она тут же повернулась к путнику спиной и забыла о нем.

Брик поначалу удивлялся, почему поездка дается ему так легко. Он думал, что его должны будут тщательно обыскивать на каждом из пропускных пунктов – потому и держал свой запас монет в потайном кармане. Однако ничего подобного не случилось. Суеверная боязнь обидеть менестреля явно не была единственным объяснением. Постепенно он сообразил, что личина барда действительно оказалась наилучшим средством достижения цели – он странствует по захваченным Фельком землям в полном одиночестве, и военные, должно быть, думают: какой ущерб может причинить этот одинокий человечек?

Додумавшись до этого, он сумел наконец-то составить разумный план.

Брик уже собирался запрыгнуть в седло, когда пожилой солдат подошел к нему.

– Вы хорошо играете.

Брик вежливо кивнул, но ничего не сказал.

– Вам придется зайти в Регистратуру. Формальное разрешение дают там, – добавил солдат и назвал какую-то улицу, где располагалось учреждение. – Долго ли пробудете в Каллахе?

– Наверное, останусь до зимы. Я уже раз десять здесь выступал.

Брика расспрашивали о его намерениях уже не раз. Солдат, не спуская с него внимательного, серьезного взгляда, вдруг сказал:

– Я не помню вас.

Брик снова промолчал, хотя теперь его окатило холодной волной страха. Остальные патрульные, даже девушка-сержант, не обращали на него больше никакого внимания.

– Я родом из Каллаха, – сказал солдат, и эти слова дались ему с трудом. Брик примерно понял, в чем дело. Уроженца Каллаха, первого города, побежденного Фельком, мобилизовали в армию победителей. Не похоже, чтобы он добровольно или хотя бы охотно пошел на это. И все же он стоял здесь, в фелькском мундире; он служил той военной машине, которая покорила его родной край.

«Правда, – угрюмо подумал Брик, – дом у него не сожгли дотла и отнюдь не всех родичей зарезали. Даже издали видно, что все здесь почти цело, а граждане снуют по улицам, вполне себе живые».

– К нам немногие барды приезжали надолго, и я их всех знал, – продолжал каллаханец. – А вас как зовут?

– Голт. – Этот псевдоним Брик выбрал наобум. Так звался совсем второстепенный персонаж из одной его пьесы раннего периода. За прошедшие полмесяца он никому не открывал своего настоящего имени. Ему теперь уже не хотелось, чтобы кто-то узнал в нем Брика из У’дельфа, автора комических пьес. Он знал наверняка, что больше никогда не напишет ни одной пьесы. Драматург умер вместе с семьей и домом.

– Не помню такого, – повторил солдат.

Брик взмок под своей грубой курткой. Поднявшийся ветер дохнул ему в лицо, освежая и возвращая хладнокровие. Его так и тянуло поскорее сунуть ногу в стремя и убраться подальше.

Неожиданно человек из Каллаха принялся шарить в карманах своей рубашки. Выудил оттуда медную монету. Протянул ее Брику.