Воскрешение

На дороге стояло всего пятеро солдат. По глубоким наезженным колеям в плотной почве под копытами коня Брик догадался, что прежде здесь проходила главная транспортная артерия здешних мест; теперь же оживленного движения явно не наблюдалось. Оккупация наверняка нарушила или даже вовсе прервала нормальную торговлю и передвижения. Даже здесь, достаточно далеко от театра военных действий, Брик почти не встречал других мирных жителей, иногда целыми днями.

Если не считать неприятного холодка в душе, других осложнений на вражеской территории он не испытал: встречные солдаты принадлежали к оккупационным частям, а не к боевым.

По обеим сторонам дороги тянулись поля, заросшие травами, выгоревшими на летнем солнце. Поодаль был выложен из камней очаг, и что-то вкусно пахнущее булькало в полукруглом котелке над костром. Стояла лохань с водой, выстиранное белье колыхалось на ветру. Двое солдат играли в броски на самодельном столике из двух булыжников и щита, положенного сверху. В этой карточной игре использовались игральные кости и немалый запас хитростей. Брик когда-то неплохо играл в нее, даже не прибегая к разным волшебным тонкостям для улучшения своего счета.

Все говорило о том, что пятерка бравых солдат Фелька уже довольно давно занимает эту позицию. Похоже, служба в патруле не была им в тягость. Они поснимали все доспехи и остались в форменных рубашках, хотя и при мечах. Девушка-сержант подошла взять у Брика пропуск, едва удостоив его беглого взгляда своих выпуклых глаз. За ее спиной держался мужчина примерно одних лет с Бриком; этот со странным напряжением на лице присмотрелся к нему пристальнее.

Отпечаток на желтом воске был настолько сложен, что подделать его было трудно – а может, и вообще немыслимо. Сержанту, видимо, хватило одного взгляда, чтобы убедиться в подлинности пропуска, но она не торопилась возвращать его.

– Слезай с лошади. – В ее интонациях не было враждебности, только скука.

Брик спешился. Второй солдат продолжал изучать его, и от этого становилось неуютно.

– Это что? – спросила сержант, заглянув ему за плечо.

– Меллик. – Ни один уважающий себя бард не стал бы называть инструмент ни полным формальным титулом «меллиглос», что означает «медовый голос», ни «коробочкой» – этим фамильярным прозвищем мог пользоваться кто угодно, только не бард.

– Ладно, покажи нам, чего умеешь. – Она махнула рукой, подзывая парочку, увлеченную бросками, и пятого солдата, который вяло, словно пребывая в летаргии, водил точилом по клинку своего меча, сидя на табуретке возле очага.

Не снимая с шеи холщовую перевязь, Брик передвинул инструмент в рабочее положение, на грудь. Он чуть помедлил, настраивая одну из струн, а затем приступил к делу. Беспрестанные упражнения не пропали даром – техника исполнения за последние недели заметно улучшилась. Еще важнее, пожалуй, было то, что он теперь мог играть по заказу. Ему больше не требовался душевный подъем и какое-то особое настроение: если кто-то платил ему (или, как сейчас, приказывал), то он мог выдать увлекательную песню на любой вкус.

Этим он и занялся, в очередной раз мысленно пожалев, что репертуар у него несколько однобокий. Он знал предостаточно непристойных застольных песен, но было бы полезно знать и более традиционные тексты для подкрепления иллюзии профессиональной принадлежности.

Брик еще окончательно не избавился от страха перед публикой. Но он припомнил мудрый совет, который давали друг другу актеры: если хочешь справиться с мандражем, играй свою роль для кого-нибудь одного в зале и игнорируй всех прочих. Когда первый раз ему пришлось играть в трактире, Брик так и поступил: выбрал маленькую девочку, дочь купца, путешествующего со всей семьей. Она смотрела на него большими глазами, с восхищением следя за движениями слегка запинающихся пальцев.

Он играл для нее, для нее одной, и от этого почему-то пальцы его стали попадать по ладам, и даже голос выровнялся. Вообще-то он пел недурно; в его голосе был даже некоторый многозначительный оттенок, согласно моде. Он исполнил те немногие пристойные баллады, какие знал – из уважения к девочке трех или четырех зим от роду, которая была для него всей публикой в тот вечер. Было бы решительно неловко шпарить вовсю «Девственницу Сильду» или «Как в эле дяденька утоп» в ее честь…

Девочку его искусство явно пленило: она всплескивала пухлыми ручками, хлопала в ладоши и заливисто смеялась. Брик обнаружил, что ему это весьма приятно.

Очень порадовали его также монеты, сыпавшиеся на стол перед ним, пока он играл – этого хватило, чтобы оплатить ночлег, сохранив в целости ту сумму, что хранилась в потайном кармане под подкладкой его куртки. Аайсью настояла, чтобы он взял с собой деньги, отправляясь в героический поход в Суук.

Еще радостнее было то, что слушатели в тот раз признали его за настоящего барда. От того, сойдет ли он за настоящего, зависел весь успех его замысла.