Воскрешение

Стекло позади разбилось — в окно просунулись две руки. Похожие на когти пальцы вцепились ему в плечи. Его потянули вверх и наружу, стеклянные острия полоснули руки и грудь. Зомби в подвале воодушевились. Когда Джим очутился во дворе, нападавший подбросил его в воздух. Он приземлился на влажную траву, почувствовал вкус крови во рту.

— Привет, Чокнутый, — с издевкой проговорила Кэрри.

— О боже… — Джим всхлипнул, выудил из кармана обойму и всадил ее в пистолет. — Милая, если ты меня слышишь, отступи! Я не хочу в тебя стрелять!

Ее голос напоминал шелест мертвых листьев на ветру:

— Разве ты не рад меня видеть, Джим? Я так долго тебя ждала и очень проголодалась. Я по тебе соскучилась. Пока я ждала, у меня были и другие дела, но я всегда возвращалась. Я знала, что ты не сможешь оставаться там вечно.

Она двинулась к нему, Джим отпрянул. Лохмотья ее платья развевались на ночном ветру.

— Отойди нахрен, Кэрри!

— И я не единственная, кто по тебе соскучился, Джим. С тобой хочет увидеться кое-кто еще.

Под тонкой тканью ее халата что-то шевельнулось. Костлявыми пальцами она развязала пояс, позволив одежде соскользнуть с плеч.

Джим закричал.

Живота у Кэрри не осталось — его проели изнутри. В образовавшейся полости барахтался ребенок, сжимавший гниющую пуповину, которая все еще соединяла его с матерью. Зомби-младенец улыбнулся и помахал крошечной хрупкой ручкой. Попытался заговорить, но ничего из его слов разобрать было нельзя. Голос у него был глубокий, гортанный и взрослый. Джим содрогнулся.

— Обними свою дочку! — провизжала Кэрри.

Младенец-зомби спрыгнул на землю. Вместе с ним упали влажные клочки ткани. Ребенок подбежал к нему, болтающаяся пуповина тянулась следом, будто поводок.

— У нас девочка, дорогой, — проскрипело существо, когда-то бывшее Кэрри. — Разве ты не счастлив? И она тааааак голодна!

— Милая, — взмолился Джим. — Не делай этого. Мне нужно идти за Дэнни. Он жив!

— Не надолго, — поддразнила Кэрри. — Кто-то уже ждет, чтобы занять его место. Так же, как ждет и твоего.

Ребенок, тяжело дыша, заковылял по влажной траве, подбираясь ближе.

— Па… Па… Па…

От его насмешливых гортанных криков Джима будто парализовало. Каждое полусформулированное слово звучало, будто отрыжка. Младенец споткнулся об остатки пуповины. Наконец мертвое дитя разорвало свою мерзкую привязь и сократило расстояние между собой и Джимом. Маленькие разлагающиеся пальцы коснулись его подошв. Крошечная ручонка схватила его за лодыжку.

Издав вопль, Джим открыл огонь. Пули врезались в тело ребенка, отбросив его назад. Крики утонули в выстрелах.

Младенец уже перестал шевелиться, но Джим все равно продолжил стрелять.

Кэрри, разъяренная, бросилась к нему, на ее лице отражалась ненависть. Она изливала непристойности, сулила тысячи пыток, которым собиралась его подвергнуть

Из ствола пошел дым, пистолет нагрелся в руках. Десятая пуля попала Кэрри в лоб, повалив ее на землю. Палец Джима сжимался и разжимался даже после того, как в пистолете закончились патроны. Его губы оставались разжатыми, хотя он издавал только тихий жалобный вой.

Жена и дочь лежали на земле, снова мертвые.

Джим вскочил на ноги — из дома хлынули засевшие там твари. Он вставил в «ругер» третью обойму и снова открыл огонь, машинально каждый раз целясь в голову. А потом выбежал на дорогу, стуча тяжелыми подошвами по асфальту. Он бежал от своего дома, своего района, жены, нерожденной дочери, от своей жизни — ускользал во тьму, оставляя за собой лишь след из слез.

Мучительные крики эхом отдавались на пустых улицах Льюисберга, Западная Виргиния, но здесь не было живых, кто бы мог их услышать.

***

После часа, проведенного на дороге, страх и отчаяние уступили место судорогам. Изнуренный, Джим рухнул у обочины и больше ничего не видел.

***

Через некоторое время он проснулся в канаве, продрогший, мокрый и несчастный — но не один. Ночь была наполнена звуками мертвых. Джим вытер пот со лба и содрогнулся, когда над холмами эхом пронесся ужасный невнятный смех. Он был уверен: это охотятся за ним. Спустя несколько минут смех затих, но оставшаяся после него тишина казалась не менее зловещей.

Джим лежал в темноте. Луну заслоняли грозовые тучи. Он решил не зажигать спичек и не включать фонарик. Только стряхнул воду с циферблата часов и прищурился — было начало четвертого утра.

Он отключился, упав на живот, и грязная вода, бегущая по кульверту, промочила ему джинсы и рубашку. Пошарив в темноте рукой в поисках пистолета, он обнаружил его лежащим на берегу.

Вещмешок остался более-менее сухим. Джим осторожно выполз из ручья и снял груз с ноющих плеч. Внутри что-то хрустнуло. Он перерыл содержимое, уколол палец зазубренным осколком керамики. Кофейная кружка, та самая, что он упаковал в довесок, та, что ему подарил Дэнни на День отца, разбилась.

Джим вспомнил о сообщении на автоответчик. Он почти слышал голос сына, невинный, проникнутый доверием… и страхом.

Со стоном, борясь с тошнотой, он приподнялся. Колени подогнулись. Джим замер, готовясь проверить, не привлек ли внимание тварей, что таились в ночи.