Воскресение в Третьем Риме

Чудотворцев обращается к Ветхому Завету, исследуя эту несовместимость. Бог, оскорбленный требованием израильтян поставить над ними царя, как у других народов, тем не менее велит пророку Самуилу: „Послушай гласа ихъ и постави имъ царя“ (Кн. Царств, 1:8, 22). Существенно, что царя над народом ставит пророк, но примечательна и судьба этого первого царя израильского. Первый царь Израиля Саул был одержим лукавым духом, а юный Давид исцелял одержимого царя игрой на гуслях (на псалтири) и пением. Так проявлялась в Давиде целительная сила искусства, хорошо знакомая и древним эллинам (катарсис). Но в ответ на целебное пение царь Саул метнул в Давида копье, чтобы пригвоздить его к стене, и Давид вынужден был бежать. Бегство Давида от Саула весьма напоминает изгнание поэта из философского платоновского государства. Чудотворцев даже ссылается на мнение эллинизированных иудейских книжников, разделяемое ранними христианскими авторами, согласно которым Платон мог и даже должен был знать Ветхий Завет, хотя при этом говорили о Пятикнижии Моисеевом, но почему бы не дойти до эллинского философа и преданиям о великом царе Израиля? Саул возненавидел Давида за то, что Бог был с ним, и такая ненависть имеет что-то общее с ненавистью пушкинского Сальери к Моцарту. Поэтический дар царя Давида не вызывает сомнений; он поет свои псалмы, играет на арфе, он пляшет перед ковчегом Завета (на экстатическую пляску Давида любил ссылаться Распутин). Давид весь артистичен, как сказал бы современный человек; перед искусством Давида не может устоять не только царь Саул; очевидно, пение и пляска Давида угодны Самому Богу, и противодействие Давидову искусству доводит царя Саула до самоубийства, и это едва ли не первое самоубийство в истории.

Итак, Давид – царь-поэт и потому прообраз истинного царя. В истории никогда не изглаживалось представление о том, что истинный царский или королевский род ведется от царя Давида, и представление это поддерживалось преимущественно поэтами. Государь никогда не царствовал без поэта, если не был поэтом сам. При этом прослеживается одна рискованная тонкость. Если династия не могла доказать своего происхождения от царя Давида, возникали сомнения в ее легитимности, а если происхождение династии от царя Давида подтверждалось хотя бы в предании, тем самым подтверждалось еврейское происхождение династии, что не могло не навлекать на нее подозрения, презрения и даже ненависти в эпоху ненависти к евреям. Отсюда постоянная опасность, грозившая отпрыску истинного царского рода, почему он и звался Пылающий Отпрыск или Горицвет. Убийство Царя Истинного или Пылающего Отпрыска периодически повторяется в истории сакральной династии. Возможно, поэтому Лоэнгрину, сыну Парсифаля, запрещается называть свое имя, имя своего отца и свой род, но когда сын или внук Лоэнгрина, вождь крестоносцев Готфрид Бульонский, въезжал в Иерусалим, отвоевав его у мусульман, толпы на улицах и площадях кричали: „Осанна Сыну Давидову“, и это не было лишь благочестивым иносказанием. Не только в музыкальных драмах Рихарда Вагнера (убийство Зигфрида), но и в теоретических писаниях композитора дают себя знать следы этой проблематики. Коренная родовая знать боролась против законного короля как против потомка пришельцев или даже как против скрытого иудея, что подразумевалось, даже если не высказывалось вслух, но когда заговорщики возводили на трон своего ставленника, ему бывало отказано в легитимности, и она не приобреталась его потомками, сколько бы их поколений ни сидело на троне. В этой генеалогической несообразности коренится арийский миф, оживающий среди германцев, но происхождение самого царя Давида загадочно, ибо он был белокур по свидетельству Книги Царств (1:17, 42) и у Девы Марии, также происходившей из рода Давидова, были по преданию волоса златовидные, и на Свою Матерь, а следовательно, на Своего царственного праотца Давида был похож Богочеловек и Царь Истинный Иисус Христос.

Подобно царю Давиду, Сын Давидов Иисус был поэтом. Многое, если не все из того, что Иисус говорил, было стихом. Чудотворцев цитирует Слово Иисуса, посвященное Иоанну Предтече:

Чесо изыдосте въ пустыню видьте; трость ли втромъ колеблему;
Но чесо изыдосте видти; человека ли въ мягки ризы облеченна;
Се, иже мягкая носящш, въ домхъ царскихъ суть.
Но чесо изыдосте видти; пр'рока ли;
Ей, глаголю вамъ, и литтптте пр'рока.
Сей бо есть, о немже есть писано:
Се Азъ посылаю аггела Моего пред' лицемъ Твоимъ,
Иже оуготовитъ путь Твой пред' Тобою.

Это, несомненно, поэма, совершеннейший образец свободного стиха, как и этот стих из Нагорной Проповеди: