Воскресение в Третьем Риме

Название это в разгаре событий было подхвачено самыми крайними революционерами, мелькая и в большевистских изданиях. Не припомню другого случая, когда название книги по религиозной философии превращалось в революционный лозунг. Говорят, после Кровавого воскресенья на улицах появлялись черно-красные полотнища с надписью «Власть не от Бога», а в листовках этот лозунг попадался еще чаще. Нечего и говорить, что лозунг повторяли, главным образом, те, кто не прочитал в книге ничего, кроме ее названия. Между тем книга Чудотворцева отнюдь не претендовала на популярность. Она была такой же сложной, как другие его философские труды, и по меньшей мере такой же обстоятельной. Более того, книга нисколько не противоречила традициям православного богословствования, отчетливо вписываясь в них.

Чудотворцев, как ему свойственно, тщательно истолковывает известное высказывание апостола Павла: «Несть бо власть аще не от Бога» (Рим., 13:1) и приходит к выводу, что это высказывание не так однозначно, как принято считать. Апостол действительно призывает повиноваться властям, но называет при этом лишь высшие власти, так что вполне допустимо предположить что речь вообще идет лишь об ангельском чине Властей, откуда не следует, впрочем, что правы еретики-каиниты, произносившие: «О Власть, имярек, творю действие твое». Именно на этой формуле основываются всевозможные государственнические теории, приписывающие божественное происхождение любой власти. Утверждать, что от Бога любая власть, все равно что сводить основополагающую формулу ислама «Нет Бога, кроме Бога» к словам «нет Бога», а тринадцатый псалом Давида недаром начинается стихом: «Рече безуменъ в сердц своемъ: несть Богъ». Слово апостола Павла недаром обращено к римлянам, ибо именно в Риме, как в Китае, существовала традиция обожествлять власть в принципе, будь то республика или империя. С точки зрения языка и смысла куда более обоснованно другое толкование: нет власти, если власть не от Бога, тогда власть не власть, а какая власть может быть властью от Бога, кроме власти Самого Бога? Признание любой государственной власти властью от Бога Чудотворцев прямо уподобляет нарушению первой заповеди: «Не сотвори себе кумира» (Исх., 20:4), и государство – быть может, худший из кумиров. Чудотворцев ссылается на пророка Самуила, возвестившего Богу требование израильтян поставить над ними царя: «…не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними (Кн. Царств, 1:8–7). Не потому ли израильтяне утратили Землю обетованную, что предпочли человеческую власть власти Бога, проявляющейся через пророков, они же судьи Израилевы? Очевидно, что все бедствия Израиля вплоть до рассеяния связаны с кризисом власти, пусть даже царской. Но если падение богоизбранного народа объясняется грехами царской власти вплоть до вероотступничества, не следует ли отсюда, что грех признавать над собой какую бы то ни было власть, если это не власть Самого Бога, а приписывать власть Бога кому-нибудь, кроме Бога, – грех еще худший. (Эту мысль Чудотворцева по-своему развил один из идеологов анархизма: если власть не от Бога – не власть, а Бога нет, то никакая власть – не власть.)

Но как все ранние, если не все вообще философские работы Платона Демьяновича, „Власть не от Бога“ исходит из Платона и вращается вокруг него, отнюдь не будучи его апологией. Чудотворцев сопоставляет государство Платона с царством Ветхого Завета. В государстве Платона Платон Демьянович видит первую утопию, которая дразнит читателя своей соблазнительной осуществимостью (исторический пример Спарты), но сам-то Платон ясно видит неосуществимость своего идеала (что это за идеал, если он осуществим: осуществленный идеал перестает быть идеалом и, следовательно, никогда им не был). Но Платон в то же время настаивает на его осуществимости (что это за идеал, который не влияет на историю, для чего идеал должен оставаться идеалом, то есть Недосягаемым). Все революционные идеологии ориентированы на „Государство“ Платона, на возможность (невозможность!) улучшить историю идеей или идеалом, тогда как даже если разум историчен, что сомнительно, но допустимо, то история неразумна или сверхразумна, если историю как целое созерцает лишь Бог, обнажая ее смысл в Откровении Иоанна Богослова. Платон же вообще не мыслит исторически, выводя разум из вечности, а вернее, выводя вечность из разума, что вряд ли разумно. Так формируется идеология Платона, предвосхищающая любую другую идеологию, ибо любая идеология – попытка улучшить историю идеей, в чем не нуждается ни история, ни идея, деградирующая в результате до идеологии. „Идеология – мертвая буква, которую оставил живой дух Идеи“, – пишет Чудотворцев, но поистине эта мертвая буква хватает живых и уничтожает все живое. Поздний Чудотворцев скажет, что идеология – это идея, овладевшая сознанием масс и потому переставшая быть идеей. Чтобы руководить массами, нужно принадлежать к массам, а что это за философ, который к ним, то есть им принадлежит?