Вошь на гребешке (СИ)

– Значит, и его утащило в спайку, – пояснила Милена самой себе. Заорала на суетливого человека в зеленом, срываясь и прекрасно зная, что её не услышат: – Идиот, ему и псарь не поможет, душу выдрало, а ты занят телом!

Человек вздрогнул, на миг замер, вслушиваясь, но сразу встряхнулся и устало потер лоб тыльной стороной руки. Сообщил напарнику, что смена длинная, он чертовски устал. Соснуть часок – вот предел мечтаний, а то в ушах звенит, самочувствие такое, хоть сам на носилки падай…

Болтаться грязной тряпкой на ветру было противно. Безделье донимало, отступившее было отчаяние подкрадывалось ближе и ближе. Милена устала смотреть, как местные люди занимаются лекарством. Их умение походило на то, что доверяется травникам: воздействие на тело с помощью вытяжек, растворов и смесей. В некотором роде подобные мастера могли повлиять и на сознание, но сложные связи с миром они не понимали, и, соответственно, не брались восстанавливать их или разрушать. Скучая и опасаясь своей скуки, Милена следила за людьми, относя их опыт травников к уровню чуть выше среднего, а понимание строения тела… пожалуй, даже выше среднего, если сравнивать с ничтожеством вроде Ружаны.

От одной мысли о рыжей бабенке скука пропала, захотелось рычать и ругаться. Милена мысленно встряхнулась, прикусила нижнюю губку – ей это шло. Чуть унялась и отвернулась от расслоившегося человека, всматриваясь в местность и тех, кто её населял. Людей вокруг было не просто много – они кишели, как муравьи. Зачем так тесно селиться, имея технологии, разум и относительно неплохо развитые средства связи, Милена не поняла, но решила принять это, как данность. Может, здесь подобное считается достойным способом жизни. Мало ли, как развивался мир, каков он вне доступных обзору мест. Хорошо уже то, что вокруг люди, не чуждые видом. Да и солнышко приятное, без бешеной яркости с отливом в синеву или унылой сумеречной бурости. Небо неплохое, пусть и более блеклое, чем дома.

– Как бы мне выбраться отсюда, – буркнула Милена, нехотя приняв как данность то, что на Черну пока не стоит надеяться. – Как бы добыть серебра, настоящего живого серебра… хоть пригоршню.

От сказанного сделалось пасмурно на душе. Полную пригоршню серебра за свою жизнь Милена видела лишь единожды. Двенадцать лет назад. Тогда Светл, еще совсем пацан, добрался до сокровищ кладовой, где хранилось оружие взрослых ангов. Ключ на видном месте остался случайно… почти. Кладовую запер, сложив там оружие, гостивший у Тэры второй анг зенита. Он был совсем старик, и он застал времена, когда зенит еще был таков, каков он и должен быть.

От мыслей о необходимости убрать ключ анга отвлекла, конечно же, Милена. Тогда она выглядела сущим ребенком, однако уже умела пользоваться выигрышной внешностью. Старик улыбался, баловал девочку сладким и охотно рассказывал о своей молодости – такова любимая тема всех немолодых. Они всматриваются в прошлое, не замечая бед и созерцая лишь залитое солнечным светом счастье, увы, невозвратное, как и сам давний день…

Светл в единый миг сцапал запретный ключ и помчался, задыхаясь от счастья – сегодняшнего, горячего, детского. Теперь-то он дотронется до знаменитого клинка полудня! Говорят, более ста лет седой анг непобедим, а рудная кровь в его ладонях сохраняет упругую и грозную силу. Как же это желанно – коснуться, понять, проникнуться… Клинки порою тоже нуждаются в исцелении. Но нет в нынешнем оскудевшем мире ни единого мастера, способного выслушать гудящую сталь и понять хоть что в её нечеловеческих горестях и бедах. Отчего зарастает рыжим налетом руда, хранимая бережно и умело? Что затупляет, даже ломает неодолимый в бою меч? Какая сила выворачивает его с удобной, вроде бы, рукояти?

Светл скользнул в кладовую и долго стоял, вздрагивая от озноба предвкушения. Он ждал, когда глаза привыкнут к скудному свету. Лишь затем мальчик отважился мелкими шагами подойти к стене. Он поклонился – сам так рассказывал – и осторожно тронул рукоять великого и несравненного Полудня, шепча слова прошения о разговоре.

Почему кровь земли, перелитая в форму клинка, сочла слова – обидой? Может, великий меч лишь казался молодым, лишь выглядел безупречно ухоженным, но в сердцевине был столь же стар, как и его воин, а значит, несколько сонлив и глуховат…

Полдень отозвался на слова резко и совсем не так, как ожидал мальчик: рука болезненно вывернулась, прирастая к рукояти и распространяя мучительную судорогу на плечо, спину, бок. Полдень пожелал подчинить чужака, не считаясь ни с чем. В первый миг Светл не понял намерения рудной крови, а затем ужаснулся и закричал. Собственная рука, сделавшись чужой, норовила перевернуть рукоять и нацелить острие в горло.