Вошь на гребешке (СИ)

Милена обдумала варианты и выбрала девушку, как самую молодую и удобно сидящую: ее стол почти рядом с телом расслоившегося. Первое общение, если таковое удастся наладить, очень важно.

Чувствуя себя ничтожным семечком в потоке весеннего ветра, Милена обреченно врастала в мир, пускала корни, пробовала дотянуться до питательного серебра, ведь лишь оно имеет дар пробудить в сухом семечке – чудо роста, родство с миром.

Рыженькая вздрогнула, поежилась, быстрым движением погасила «электронный формат» и убрала в сумку. Прошла по темному коридору. Переоделась в тусклой комнате, изредка и без внимания поглядывая в небольшое зеркало. Сменила обувь и зацокала каблучками по коридору – все дальше от полутрупа, погруженного в кому. По лестнице вниз, через двери, коридоры, переходы… Милена ликовала, удаляясь вместе с рыженькой и примечая, как слабеет прежняя связь. Мир придвинулся, перестал походить на мираж. В нем теперь различались запахи. Вот скудная, болезненная влажность давнего дождя, смешанного со снегом. А вот мурашки серых капель испуганной мошкарой облепили поверхность ветки – да так и остались плеснево преть…

Фонарей было мало, девушка спешила, рискуя подвернуть ногу на скользком, но шага не замедляла. По длинной аллее она добралась до дороги, огибающей изгородь неухоженного парка. Глянула на маленький навес возле фонаря – и вздохнула, почти всхлипнула. Вдали затихало ворчание большой машины, именно её и проводил разочарованный взгляд. Девушка пробормотала невнятно про автобус и дурацкое расписание, которое всегда нарушается. Добрела до остановки – так она назвала навес – и пристроилась в темном уголке, на краю скамейки, прижалась к стенке. Подтянула воротник куртки повыше, к лицу и замерла.

Милена величественно повела плечами и презрительно фыркнула: все это удалось представить очень внятно. Первую ученицу Файена дожидались всегда. Автобус, буг, карета – не важно. Она умела поставить себя так, что обреченно и огорченно глядели ей в спину, но не наоборот.

Мимо прошелестела небольшая машина, на миг залила остановку мертвым светом и сгинула в ночи. Все стихло. Прошло время, вторая машина проревела и скрылась. Девушка мерзла, спрятав руки в рукава и не делая попыток повлиять на поведение незнакомых людей. По мнению Милены это было глупо. Чужая неспособность устроиться в мире неизменно вызывала раздражение. Рыженькая молода, недурна собой и к тому же – травница, то есть по-местному врач. Не последний человек в их мире, уж наверняка.

Далеко, за изгибом дороги, наметился новый звук машины, и Милена затосковала. Так отчетливо увиделось: вот она выходит в свет, чуть щурясь и не уделяя проезжающим внимания. Делает движение головой, меняя узор волны длинных русых волос. И машина останавливается – это так просто! Но рыженькая не слушала советов, жалась к темной стенке.

Машина приближалась. В её нутре неприятно рокотало. Возле остановки машина резко замедлилась. По инерции она все же миновала фонарь и замерла поодаль. Сразу распахнулись все дверцы, ударил низкими басами сплошной грохот, ничуть не похожий на музыку. Наружу полезли люди.

– Медичка, сочненькая, – вроде бы разобрала Милена.

Все иные слова были малознакомы, но в общем-то не нуждались в осмыслении. Люди, изрыгающие эти слова в поток басовитого грохота музыки и хриплого речитатива пения, ни о чем не задумывались, они вряд ли могли и хотели соображать.

Рыженькая охнула, медленно, прилипнув мокрой спиной к стенке, сдвинулась по скамье. Наконец очнулась, рывком вскочила, побежала прочь от фонаря, машины и остановки. Ноги в узких туфельках подламывались на каждом шагу, забор был – враг, он мешал укрыться в парке. И дорога была – враг, она слишком гладко ложилась под башмаки преследователей.

В первый миг Милена не вспомнила, что её саму не видят и не чуют. Презрительно хмыкнула, разворачиваясь к недоумкам. Она все-таки была первой ученицей замка и даже Черна, затевая вражду, сперва думала, а затем ссорилась – ну, когда оставалась в уме…

Преследователи миновали незримую Милену, проскочили насквозь то место, где она себя ощущала – и вызвали в сознании болезненный спазм чуждости мира, в котором творится вовсе негодное дело. Ознобом окатило понимание: в считанные прыжки эти твари достанут рыжую девчонку и порвут, изуродуют. Серебро иссякнет, корни только-только намеченных связей оборвутся! Едва отвоеванное право закрепиться в мире будет рассеяно, и под угрозой окажется существование самой Милены – даже призрачное.

Бывшая первая ученица смотрела, как рыженькую достают, сбивают с ног. Все происходило для привычной к бою и тренировкам Милены медленно – и неотвратимо. Непоправимо… Корни натягивались, сухо трещали.

– Пусть так, – Милена до оторопи напугалась своего же решения, принятого в этот миг. Даже понимая угрозу, она не отказалась от затеи. Иначе не вмешаться, а не делать ничего – тоже невозможно… – Вам хуже! Я не видела своего вууда73 ни разу. Но пришла его ночь! Свободен!