Восемь гор

В эти июльские дни барма напоминала лесопилку. Я принес снизу много материалов, сейчас плато было заполнено сложенными еловыми досками – двухметровыми, еще белыми и пахнущими смолой. Восемь балок висели между отвесной скалой и длинной стеной дома: они были прикреплены к стальным кронштейнам и шли под наклоном в тридцать градусов; посередине балки опирались на длинное лиственничное бревно. Теперь, когда вырос скелет крыши, я почти представлял себе дом: двери выходили на запад, два оконца на север – глаза дома смотрели на озеро. Бруно хотел сделать их в форме арки и целыми днями возился с камнями, не выпуская из рук молоток и зубило. Он предполагал устроить две комнаты, в каждой по окну. Из помещения с двумя невысокими этажами (внизу – хлев, наверху – жилая комната) мы собирались сделать одноэтажное, просторное, с высоким потолком. Порой я пытался представить себе, как в комнаты падает свет, но на это у меня не хватало воображения.

Приходя, я ворошил угли очага, подбрасывал сухих веток, наполнял котелок водой и ставил на огонь. Я доставал из рюкзака свежий хлеб и помидор – из тех, что мама Бруно каким-то чудом выращивала на высоте 1300 метров. В поисках кофе я заглядывал в лагерь Бруно и обнаруживал помятый спальный мешок, прилипший к доскам огрызок свечи, открытую книгу. Я бросал взгляд на обложку и улыбался, читая фамилию “Конрад”. От всего, чему мама учила Бруно, у него осталась любовь к романам о морских приключениях.

Когда запах дыма долетал до Бруно, он выходил из дома. Он трудился внутри: отмерял и отрезал доски для крыши. Он с каждым днем все больше походил на дикаря: если я путался в календаре, по его бороде можно было понять, какой сегодня день недели. В девять Бруно уже вовсю работал и был настолько поглощен своими мыслями, что ни на что не реагировал.

– О, – говорил он, – ты уже здесь.

Он поднимал раненую руку и махал мне в знак приветствия, потом приходил завтракать. Тому и хлеб он резал ножом. Помидор ел просто так, откусывая, без соли или чего-то еще, глядя на стройку и думая о ждавшей нас работе.

Глава 7

Настало время возвращения и примирения – я часто вспоминал эти слова, пока шло лето. Как-то вечером мама рассказала мне историю о себе, о папе и о горах – как они познакомились, почему решили пожениться. Странно было узнать об этом так поздно, ведь это была история рождения нашей семьи, а значит, и моего рождения. Но в детстве я был слишком мал для подобных рассказов, а потом уже не желал их слушать: в двадцать лет я бы заткнул уши, лишь бы не выслушивать семейные воспоминания, да и в тот вечер поначалу я стал возражать. В глубине души я дорожил своим незнанием. Слушая маму, я глядел в окно на противоположный склон долины, окутанный в девять вечера полумраком. На той стороне густо росли деревья – лес рос сплошняком и спускался прямо к речке. Только длинное ущелье делило его на две части, на эту светлую линию я и смотрел.

Потом, пока мама рассказывала, во мне постепенно рождалось иное чувство. Мне подумалось: на самом деле я знаю эту историю. В каком-то смысле я ее действительно знал. Годами я собирал ее обрывки, как тот, у кого есть вырванные из книги страницы и кто тысячу раз прочел их в случайном порядке. Я видел фотографии, слышал разговоры. Я наблюдал за родителями, за тем, как они себя вели. Я знал, из-за чего они могли внезапно умолкнуть, из-за чего ссорились, какие имена из прошлого могли их расстроить или растрогать. У меня были все части истории, но я так и не сложил их в правильном порядке.

Разглядывая противоположный склон долины, я вдруг заметил оленей, которых ожидал увидеть на другом склоне. Наверное, в расщелине бил источник, и пред наступлением темноты олени приходили напиться. Воду с такого расстояния видно не было, и на мысль о ней навели меня олени. Они то приходили, то уходили по своей тропе, я следил за ними, пока не стало слишком темно и я уже ничего не мог разглядеть.

История такова: в пятидесятые годы отец был лучшим другом маминого брата Пьеро, моего дяди. Оба родились в 1942 году и были на пять лет младше мамы. Познакомились они в летнем лагере, куда их возил деревенский священник. Летом они целый месяц жили в Доломитах. Спали в палатках, играли в лесу, учились ходить в горы и справляться с трудностями – тогда-то они и стали близкими друзьями. “Ты ведь знаешь, как это бывает, да?” – спросила мама. Конечно, я легко себе это представлял.