Восемь гор

Теперь, когда я спускался с горы, за мной ухаживали две женщины: стол был накрыт, постель застелена, никаких тебе консервов и спальников. После ужина мы с мамой сидели на кухне и беседовали. Разговаривать с ней было легко, однажды я признался, что будто вернулся на много лет назад, но оказалось, что мы с мамой совсем по-разному помним наши тогдашние вечера. В ее воспоминаниях я всегда молчал. Она говорила, что я жил в своем мире, в который нельзя было проникнуть и о котором я почти не рассказывал. Мама была довольна, что теперь мы можем обо всем говорить.

В барме мы с Бруно начали класть стены. Я описывал маме нашу работу, с восторгом делясь открытиями: оказалось, что каждую стену складывают из двух параллельных рядов камней, между ними остается пространство, которое мы засыпали мелкими камешками. Периодически мы укладывали поперек большой камень, который соединял два ряда. Еще мы использовали цемент, но как можно меньше: не из-за заботы об экологии, а потому, что мне приходилось таскать снизу двадцатипятикилограммовые мешки. Мы смешивали цемент с озерным песком, а потом заливали эту смесь между камнями – снаружи ничего не было видно или почти ничего. Много дней подряд я курсировал между бармой и озером: на противоположном берегу был небольшой пляж, там я и наполнял мешки, которые таскал мул. Было приятно думать, что этот песок будет крепко держать мой дом.

Мама внимательно слушала, но строительные работы ее мало интересовали.

– Как у вас с Бруно? – спрашивала она.

– Иногда мне кажется, что мы знакомы всю жизнь, но, если задуматься, я ведь о нем почти ничего не знаю. Странно.

– Что в этом странного?

– То, как он со мной разговаривает. Очень вежливо. Даже не вежливо, нет, – ласково. Я этого раньше не замечал. Мне все время кажется, что я чего-то не понимаю.

Я подбросил поленце в печку. Хотелось курить. Но курить при маме было неловко: пора было избавиться от этой глупой тайны, но не получалось. Тогда я налил себе немного граппы. Не знаю, почему, но граппа не вызывала неловкости.

Когда я вернулся на свое место, мама сказала:

– Знаешь, Бруно был нам очень близок все эти годы. Было время, когда он проводил здесь все вечера. Папа часто ему помогал.

– Чем помогал?

– Не в прямом смысле, как бы тебе объяснить… Иногда он одалживал ему денег, но дело не в этом. Бруно разругался с отцом. Решил, что больше не будет с ним работать, полагаю, они много лет не видятся. Поэтому, когда Бруно нужно было у кого-нибудь спросить совета, он приходил сюда. Он очень прислушивался к папе.

– Я и не знал.

– Еще он всегда спрашивал о тебе, как твои дела, чем ты занимаешься. Я пересказывала то, что ты писал в письмах. Регулярно сообщала ему о тебе.

– Я и не знал, – повторил я.

Я начинал понимать, что бывает, когда человек уходит: другие продолжают жить без него. Я представлял, как они сидят вместе вечером. Бруно лет двадцать – двадцать пять, он вместо меня беседует с отцом. Останься я, этого бы наверняка не произошло или мы бы пережили эти минуты вместе: я испытывал не столько ревность, сколько сожаление, что меня не было с ними. Мне казалось, я пропустил самое важное, поглощенный всякими глупостями, которых даже не помню.

Мы закончили стены, настало время заняться крышей. Уже шел июль, когда я отправился к кузнецу в Гране забрать восемь стальных кронштейнов, которые заказал Бруно, согнутых так, как просил он, а еще несколько десятков длинных распорных дюбелей. Я погрузил все на мула вместе с маленьким генератором, дизелем для него и моим старым скалолазным снаряжением. Доставив все наверх, я поднялся на скалу, на которой раньше не бывал. Наверху росли лиственницы. Я привязал страховку к самому толстому дереву и спустился на двойной веревке до середины скалы, вооруженный электродрелью: весь день я выполнял указания, которые выкрикивал снизу Бруно, слышал жужжанье генератора и оглушительный скрежет дрели, которой я сверлил скалу.

На каждый кронштейн ушло четыре дюбеля. Восемь креплений – тридцать два отверстия. Для Бруно от количества отверстий зависела вся наша работа: зимой со скалы будет постоянно соскальзывать снег, он долго думал, как построить крышу, способную выдержать такие удары. Я много раз поднимался вверх по веревке, закреплял ее чуть поодаль и вновь принимался сверлить скалу, слушая указания Бруно. К вечеру все восемь кронштейнов были прикреплены на равном расстоянии друг от друга приблизительно в четырех метрах от земли.

Теперь наш день завершался банкой пива, которое я засовывал утром в рюкзак вместе с едой. Мы усаживались перед почерневшим от пепла и углей очагом и открывали пиво. Я был совершенно белым – с головы до ног покрытым пылью от сверления скалы, руки, сжимавшие дрель целый день, болели. Зато, подняв глаза, я увидел, как в вечернем солнце на скале сияют стальные кронштейны. Я гордился тем, что Бруно поручил мне эту работу.

– Со снегом вся загвоздка в том, что никогда не угадаешь его вес, – сказал Бруно. – Есть приблизительные расчёты, но для надежности лучше все умножать на два.

– Какие расчеты?