Восемь Фаберже

– На шестьдесят тысяч, – сказал он почтительно. – Дороже у нас нет.

Барышня с критической миной оглядывала ожерелье.

– Мелковаты бусы, – сказала она наконец. Дама, дожидавшаяся своей очереди чуть поодаль, не удержалась и прыснула, и покупательница, оглянувшись, устремила на нее взгляд, полный такой огненной ненависти, что дама потупилась.

– Помилуйте, – сказал приказчик, – это самый крупный жемчуг, какой только можно найти в Петрограде. Вам все будут завидовать!

– Наденька, в Гостином-то, кажись, мельче были, – робея, шепнул спутнице матрос. Но Штарк его услышал.

– Ладно, сойдут для сегодняшних танцев, – решила Наденька. – Берем.

С облегчением матрос достал пачку денег, отсчитал шестьдесят тысяч, девица повисла на его мощной руке, и парочка гордо удалилась. Теперь приказчик мог заняться дамой – насмешницей – первой, понял Штарк, в целой очереди «буржуев», рассредоточившейся по магазину, пока матрос со своей барышней выбирал жемчуга. Сейчас «бывшие» собрались вместе. Кажется, все они знали друг друга и теперь обсуждали только что увиденное.

– Видели, Аркадий Николаевич, какая у нее была брошь? – сказала насмешница господину в пенсне, оказавшемуся рядом. – Наверняка работа Лалика, парижская.

– Наша, госпожа графиня, – вклинился приказчик. – Мы ее продали два года назад княгине Юсуповой… А у вас что сегодня?

Графиня стала копаться в сумочке. Штарк отвернулся: он уже понимал, что перед ним не покупатели, а продавцы, и ему вдруг показалось неприличным смотреть, как они расстаются с дорогими, наверное, им безделушками, чтобы раздобыть денег на еду. Когда дама отошла от прилавка, Штарк приблизился и обратился к приказчику:

– Я к Карлу Густавовичу. Антон Штарк из Москвы, мастер, он меня знает.

– Проходите на второй этаж, – оглядев скромно, но достойно одетого немца, приказчик махнул в глубь магазина. – Он в мастерской.

Штарк поднялся на второй этаж и понял, что и здесь работа отнюдь не кипит. За верстаками занята была от силы половина мест. Фаберже что-то тихо выговаривал одному из подмастерьев, вертя в руках фигурку солдата из цветных камней. «Неужели на такое в Петербурге еще есть спрос? – подумал Штарк. – Тогда все не так плохо».

Тут Фаберже заметил его, поставил фигурку на стол, подошел к московскому гостю, улыбаясь и протягивая руку. Штарк с удовольствием пожал по-прежнему твердую ладонь старика.

– Какими судьбами, Антон Иванович?

– Я закрыл мастерскую, – сказал Штарк. – Подмастерьев распустил.

– Вот как… Ну что ж, пойдемте ко мне, выпьем чаю, расскажете, что у вас стряслось. Хотя, что греха таить, не только у вас.

Они поднялись еще на один этаж выше, в квартиру теперь уже бывшего царского ювелира. Здесь пока все было, как в старые времена: и не подселили никого, и прислуга не разбежалась – по крайней мере, чай разливала полная пожилая женщина в белоснежном переднике. Штарк посчитал невежливым сразу рассказывать о своих бедах и стал расспрашивать Фаберже, как у него идут дела.

– Так себе, – отвечал Карл Густавович. – Но торгую отлично, и все дорогими вещами! Другое дело, что сейчас мы больше покупаем, чем продаем.

– Да, я видел внизу и продавцов, и покупателей.

– Революционеры, оказалось, как сороки, – любят все, что блестит, и денег не считают, – Фаберже презрительно выставил вперед нижнюю губу. – Я знаю, что деньги-то у них от грабежа да воровства. Но мы их берем и отдаем ограбленным. Буржуям, как теперь принято говорить. Никто ведь не даст нынче за их украшения тех цен, которые мы платим. В некотором смысле восстанавливаем справедливость, хоть и не совсем в духе революционного правосознания, которое теперь у нас вместо законов.

– В Москве ювелиры тоже больше покупают, чем делают нового, – заметил Штарк. – А у меня не было магазина, как вы знаете.

– Мы еще делаем кое-что. Я заметил, что среди новых чиновников пошла мода на дорогие подарки. Берут взятки и кланяются начальству каким-нибудь нашим изделием. Хотя, конечно, работы сейчас даже меньше, чем в начале войны.

Штарк знал, что, когда началась война с немцами, вся высшая знать, начиная с Романовых, и многие богатые промышленники перевели свои капиталы из-за границы в Россию, чтобы помочь стране в тяжелое время. А расходы и царской семьи, и многих других клиентов Фаберже на всяческую роскошь резко снизились. Последние императорские пасхальные яйца были скромными и делались из дешевых материалов – «Георгиевское», например, покоилось на стальных снарядах, а еще, говорили, было деревянное яйцо, законченное к Пасхе 1917 года – только царь не был больше царем.

Фаберже тоже делал, что мог, для фронта: его мастерские выпускали гранаты, взрыватели, шприцы для полевых госпиталей. Но теперь это уже никому не нужно – большевики вышли из войны.

– Я, собственно, хотел спросить, – Штарк перешел к делу, – нет ли у вас работы для меня. Не хочу больше никем руководить, а вот руками бы поработал с удовольствием.