Восемь белых ночей

Я протянул ей кусок булочки, имея в виду: «Мир». Она приняла. Тем для разговора осталось даже меньше, чем когда между нами висело напряжение. Поэтому я уставился на реку и вскоре увидел большой неподвижный контейнеровоз, стоявший на якоре посреди Гудзона: на нем крупными черно-красными псевдоготическими буквами было выведено: «Князь Оскар».

– Князь Оскар! – произнес я, чтобы прервать молчание.

– Можно мне еще кусочек Князя Оскара? – откликнулась она, решив, что я зачем-то обозвал булочку Князем Оскаром.

– Не, я про судно.

Она глянула влево.

– В смысле – Князь Оскар?

– Кто он такой?

– Понятия не имею. Какой-нибудь младший член королевской династии почившей балканской страны. – И добавил: – Остался только в комиксах про Тинтина.

Или в старых фильмах Хичкока, возразила она. Или это какой-нибудь низкорослый бородатый очкастый южноамериканский диктатор-император, который растлевает половонезрелых девочек на глазах у отцов, а потом насилует их бабушек. Ни мне, ни ей не удалось вдохнуть жизнь в эту шутку. Мы неслись по Драйв – и тут какая-то машина резко перестроилась в наш ряд справа.

– Князь Оскар мать твою дери! – крикнула она водителю.

БМВ вильнул на скоростную полосу и нагнал подрезавшую нас машину. Клара уставилась на водителя-соседа и крикнула еще одно оскорбление:

– Кня-я-я-я-я-язь-ос-ка-а-а-а-а-а-ар!

Водитель повернулся к нам, вильнул и, подняв левую ладонь, сперва поджал все пальцы, а потом показал нам средний.

Не теряя ни секунды, Клара ответила ему презрительной улыбкой, а потом ни с того ни с сего дернула рукой и сделала совсем уж непристойный жест.

– Князь Оскар тебя, хрен собачий!

Водителя ее жест, похоже, огорошил, и он умчался вперед.

– Так ему и надо.

Меня ее жест напугал даже сильнее, чем водителя. Он вроде как был родом из дурного общества, которое мне никак было не связать с ней, с Генри Воэном, с человеком, которые долгие месяцы корпит над фолиями, а потом в глухой ночной час поет для гостей «Pur ti miro»^[21] Монтеверди. Я онемел от потрясения. Да кто она такая? Неужели такие люди существуют на самом деле? Или это я – непонятно кто, что меня так легко шокировать жестом?

– Остался еще кусочек Князя Оскара? – осведомилась она, протягивая правую руку.

Что она, господи помилуй, имеет в виду?

– Мне, пожалуйста, ки-няжескую булочку.

– Сейчас.

– Наверняка там есть еще один Князь, – добавила она.

– Всех подъели.

Она посмотрела на чашки с кофе.

– Не затруднит вас положить еще сахара в моего Оскара?

Она, похоже, поняла, как меня огорошил ее жест. Называя всё подряд Князьями Оскарами, она пыталась развеять остаточный шок. Мне же это, помимо прочего, напомнило, насколько просто сотворить общий мирок, со своим языком, склонениями, юмором. Еще один день вместе – и мы добавим пять новых слов в наш общий словарь. Через десять дней разучимся говорить по-английски. Мне нравился наш язык, нравилось, что он у нас есть.

Впереди показалась еще одна большая баржа. Мне она напомнила ту плавучую зверюгу, что стояла на якоре неподалеку от Сто Шестой улицы в ночь вечеринки. Я тогда обдумывал слово «поклонение».

– Еще один Князь Оскар! – сказал я, в свою очередь переходя на наш язык.

– Скорее целый Царь Оскар, – поправила она, и мы уставились на баржу, оказавшуюся сущим динозавром с маленькой вздернутой головой, торчавшей на самой корме: огромным, уродливым, безмозглым. Не могла такая штуковина самостоятельно пересечь Атлантику. Может, спустилась по какой другой реке. Клара отпила кофе.

– Хорошо размешал.

Вытащила Генделя.

– Бах? – спросила она, будто интересуясь, не имею ли я чего против Баха.

– Бах – это хорошо.

Она вставила диск. Зазвучало фортепьяно.

– Когда приедем, опять будем слушать эту вещь, так что готовься.

– В смысле, дома у герра Кновиталя?

– Слушай, не строй из себя Князя. Обещаю, он тебе понравится, и знаю, что ты понравишься ему.

– Поглядим, – сказал я, делая вид, что заслушался Бахом, но в то же время изображая напоказ, что с трудом удерживаюсь от язвительного замечания в адрес герра Кновиталя. – А если он окажется страшным занудой? – спросил я наконец – само вырвалось.

– А что, если он тебе возьмет и понравится? Я хочу вас познакомить. Тебе это так трудно? Прекрати вредничать.

Мне понравилось, что меня просят прекратить вредничать. Это нас сближало, как будто она метнула в меня пять-шесть диванных подушек, прежде чем положить голову мне на грудь. Понравился мне не только фамильярно-укоряющий тон, который нас сблизил, и даже не сарказм, с которым она потом произнесла: «Ты просто жуткий Князь Оскар», имея в виду – жуткий сноб, жутко ребячливый, недалекий, – но и потому, что «Прекрати вредничать» мне говорят все и всегда. Она заговорила на языке моего прошлого. Так случается распознать звуки своего детства в опустевшей квартире или запах гвоздики и бабушкиных специй в пакете с выпечкой, которую этим утром купила Клара.

– Вот, держи кусочек, – сказал я, отыскав спрятавшуюся булочку.

– Лучше сам съешь.

Я стал настаивать. Она поблагодарила в точности так же, как и в первый раз, слегка наклонив голову.