Ворожея

Чародейка смеялась, опуская бездыханное тело мужа на меховые шкуры. Лицо его, словно бы восковое, было бело. И кровь та, что нынче покоилась в ней вместе с его жизнью и силой, наполняла ее радостью.

Только еще большим счастьем - наказание. Какое?

Чародейка удовлетворенно вдохнула.

Миры богов заперты. Что Чертоги Небесные, что Лес Туманный. И, верно, понимала она, на что обрекает Тура Каменного - на вечные скитания по земле смертной. Станет он входить в дома людские лишь по сумеркам вечерним. Греться у очага, замерзший за день. Да следовать за душами чистыми туманным татем, чтоб выпить-напитаться их страхом. Поутру же...

Поутру туманная личина снова будет таять. Почти. Мерзнуть по первой росе, таиться. В ожидании сумерек, чтоб отогреться. Пробудиться ненадолго. Это ли жизнь?

Тень от мужа бывшего отделилась. Дрогнула. Заколыхалась в воздухе, протягивая к Чародейке широкие ладони. И та позволила им сомкнуться кругом шеи тонкой. Боялась? Нет! При запертых мирах тать ей не страшен. Бессилен...

А вот она упивалась долгожданным триумфом. И ведь представляла его в сладких грезах не раз, да только наяву все оказалось куда как приятней!

Тур выл, стенал и пытался отомстить. Да только не выходило то у него. И Чародейке надоело. Она послала зеленого колеру нити силы, что разделили ее с мужем, и, отряхнув ладони, удовлетворенно произнесла:

- Ты больше не силен тут. Как и боги. Этот мир - мой.

И она встала с ложа, чтобы позволить челяди найти бездыханное тело старого Князя. Напустила на лицо грусти скорбной и позвала к себе Рунника. Истратилась что на жизнь чужую, отнятую у мужа, что на радость пьяную. Оттого-то и изголодалась.

Рунник глядел на нее широко раскрытыми глазами. Верно, не думал, что и его выпьют. А она пила, наслаждаясь каждой каплей. Сколько их осталось? Четверо. Заринка, купеческая девка, с полюбком своим. Супружники вот еще. Да малец, что шлялся по капищам старым, разыскивая ее на свою голову. Что ж, нашел...

Последние слышащие с силою дивной.

Что ж, их она выпьет после. Как воротится...

***

Шатер ханов, что ждал Степного Льва у границ Камнеграда, встретил хозяина ласковыми руками жены младшей. Айнур подала правителю кумган с напитком сладким и, уже готовая спросить того о Городе Каменном, вовремя остановилась. Муж ее, хозяин Степи Великой, не снял с себя халата ценного, камнями расписанного. И кинжал с саблею тонкой из захвата не вынул.

Значит, дурно все. Войне быть. И тогда она, непорожняя молодая дева в эту ночь снова останется одна. Такие ночи Айнур особенно ценила. Радовалась им, что дитя, потому как Хан был требователен. Что в ласках, что в желаньях. И... стар.

Айнур испугалась. Негоже так думать о муже, потому как подземный бог тоже стар, и если услышит мысли запретные, покарает. Жене судьба повиноваться. И ей ли, деве молодой, противиться самому року?

Степнячка склонилась низко, ожидая приказаний. И тихо выпорхнула из Шатра, позвав к Аслану командиров.

Степной Лев говорил мало. Коротко. И уже спустя несколько часов лагерь пришел в движенье.

Первыми зашевелились пехотинцы, выдвигаясь стеною плотной к красному городу. Они несли стяги с пастью льва ощерившейся, и воздух кругом тех стягов не просто подрагивал от силы, их наполнявшей. Гудел. И бахсы, что били в барабаны меж колоннами, да молитвы читали, утраивали силу степную.

- Молоды, - говорил Хан недовольно.

И командиры соглашались: как есть, молоды. Только где ж взять таких, как Абу?

За пехотой спешили конники. И у каждого - по скакуну гнедому. В Степи знали цену лошади хорошей, как и тому, что среди хановых - только лучшие. К ним и из Южных Земель торговцы за товаром гнедым приходили. Только редко когда Аслан отпускал животное любимое из рук, потому как верил: старый бог не простит вероломства.

Десяток катапульт шли за повозками строем ровным, ведя за собою камень прочный, да смолу аспидную. Огонь вот тоже...

Правда, на огонь Хан полагался мало. Сдавалось ему, что та, от которой пахло сладко, могла говорить с ним не горше, чем с людьми. И, стало быть, замолчит тот, как приказ колдовской заслышит.

Войско встало у самых стен, пропустив перед собою машины с камнем. Прочное дерево загремело, возводя снаряды. Заскрипело гулко - и выплюнуло подожженное нутро. Прочный камень запел на ветру. Полыхнул огнем желтым, а затем, вспыхнув резко зеленым, погас.

И по полю пополз запах сладкий, медуничный...

Первая катапульта, взведенная по наказу Степного Льва, брешь в стене не пробила. Да только грохот, что раскатился на несколько верст кругом, обещал: всего-то и надобно, что камень побольше. Упорство. А уж их Аслану не занимать.

Выстроенные ровным строем стрелки взводили стрелы короткие в изогнутые луки и, как один, опускали те в огненную жижу. Целили высоко в небо. Отпускали разом.