«Не смотреть в глаза! Главное правило на зоне или в тюрьме – не смотреть в глаза! Прямой взгляд для хищника – это агрессивное нападение. Реакция будет незамедлительная. А то, что там все – хищники, не сомневайтесь! Даже последний опущенный с удовольствием вцепится вам в глотку, если подставитесь. – Капитан Москалев, главный инспектор «Матросской тишины», крупный, но слегка полноватый мужик с суровым лицом, заглянул в глаза Борису. Убедившись, что тот его понял, продолжил: – Не верь, не бойся, не проси – главные правила выживания. Будешь их придерживаться – будешь жить. Будешь больше молчать, чем говорить, – прослывешь своим. Будешь выеживаться – быстро раскусят, там такие «профессора» сидят, что любо-дорого… Иного психолога с потрохами съедят. Так что молчи больше. Слава богу СИЗО – не зона, порядки помягче, но тоже, знаешь ли, не сахар. Ну а в случае опасности выныривай, любыми способами. Мы усиленное наблюдение устроим за камерой, но и сам не плошай. Парень ты крепкий, но там толпа зверей, помни об этом. – Он тоскливо вздохнул: – Надоело все… на пенсию скоро – дни считаю, хоть с нормальными людьми пожить, а не с этими…»
Он покряхтел немного и снова вздохнул: «Надеюсь, Меркульев знает, что делает. Давай, лейтенант, – с богом! Ковалев проводит. – Он махнул рукой молоденькому сержанту, с нескрываемым любопытством слушающему инструктаж: – Что уши развесил? Веди арестованного!»
«Есть! – взбодрился сержант и неожиданно подмигнул Борису: – Руки за спину! Лицом к стене!»
Капитан оторвался от бумаг, покачал головой и снова тоскливо вздохнул.
…Ряд занавешенных нар закончился у противоположной стены. В свободном пространстве стояли две аккуратно заправленные кровати и большой дощатый стол. За столом на деревянных скамьях сидели четверо мужчин. Чайник, алюминиевые кружки, сахар на тряпице. В двухлитровой стеклянной банке, наполовину закрытой домашним вышитым рушником, томился темно-коричневый настой.
Пласты табачного дыма уползали в приоткрытое окно, зияющее оскалом грубой решетки из арматурных прутьев под самым потолком. В обмен сидящих под ним обдавало потоком прохладного осеннего воздуха.
Мужчины одновременно положили самодельные карты на стол и пристально уставились на Бориса. Давешний встречающий сиделец, независимо скрестив руки, стоял, прислонившись к нарам.
Один из «старших», погладив густо татуированной рукой ершик седых волос, вопросительно посмотрел на шныря. Тот пожал плечами:
– Новенький…
«Старший» перевел тяжелый взгляд на стоящего перед ним Бориса:
– Ну?
– Вечер в хату… – Борис переступил с ноги на ногу и перехватил поудобнее матрас.
– Часик в радость, чифир в сладость, – заметно оттаял седой. – Кем будешь?
– Самохин Борис. Двести шестая, часть вторая… Где мне расположиться?
Седой усмехнулся и переглянулся с заинтересовавшимися сокамерниками.
– А это ты уж сам реши: можешь на нарах, а можешь под нарами.
– Под нарами чуханы пусть волынятся, а мужик на нарах должен чалиться. – Борис упрямо старался не смотреть в глаза «старшему».
– Мужик, значит? Хорошо, – легко согласился седой, явно наслаждаясь беседой. – Погоняло есть или придумать?
– Рама. – Борис позволил себе самоуверенно усмехнуться в ответ.
Неожиданно сидящие за столом дружно заржали. Оскалил зубы и седой.
– Рама и есть! Здоров ты, паря… – Он еще раз мазнул взглядом по лицу Бориса: – Откуда сам? Куда путь топчешь?
– С Владивостока я, в Москву к дяде приехал. – Борис помолчал.
– Хм, – покривился седой, – не научил отец, и дядя не выучит. Сюда-то как?
– В пивнушке интеллигент какой-то берега попутал… ну, я и того… поучил малость… – Борис вздохнул и попытался почесать голову, едва не уронив вещи. – А тут менты, ну и повязали…
Седой переглянулся с приятелями и удрученно покачал головой:
– Вторая часть откуда?
– Так это… Во Владике залетал по хулиганке…
– Н-да, ладно, располагайся. На воле авторитетных кого знаешь?
Борис отрицательно покачал головой, седой почесал переносицу:
– Я Мамонт, смотрящий здесь… пока. Обращайся, если что…
Борис повел плечами и перехватил матрас в другую руку. Зажав тесемку вещмешка зубами, вытащил пачку сигарет и пакет чая.
– Я тут это… в общак, в общем…
– Это правильно. – Седой одобрительно кивнул, и шнырь принял поднесение. – О сидельцах думать надо. Сегодня – ты, завтра – тебе. Кудель покажет нары. Укладывайся пока, потом потолкуем.
Он мгновенно потерял интерес к Борису и вернулся к столу. Его молчавшие все это время партнеры тотчас взялись за карты.
– Идем, Рама, не надо мешать старшим. – Шнырь со старинным славянским именем махнул рукой: – А говоришь – нет погоняла…
Едва Борис успел застелить постель, как громко заколотили в дверь:
– Отбой! Камерам – спать! – Часть лампочек погасла, погрузив комнату в еще большую темень. Тотчас, словно по команде, население камеры оживилось.
Громче стал всеобщий говор, сидельцы задвигались между рядами, спеша по вечерним делам. Где-то в глубине раздался возмущенный окрик, тотчас заглушенный звуком удара.