Ворошилов

Командование германо-австрийской коалиции на Украине строило далекоидущие планы по захвату украинских территорий. Наиболее важным операционным направлением считалось: Харьковская губерния — Донбасс — Донская область. Высший совет коалиции требовал от генералов Линзингена[89], Эйхгорна[90], Грёнера[91] и Кнерцера[92] в кратчайшие сроки овладеть этими районами. С севера на юг двигались: 41-й, 22-й, 27-й и 1-й резервный германские корпуса, а также 25-й и 27-й австро-венгерские. На фронте Бахмач, Полтава, Кременчуг, Екатеринослав наступление вели наиболее сильные корпуса — 22-й, 27-й и 1-й резервный; они нацеливались на Харьков, Луганск, Ростов-на-Дону...

Для объединения находившихся на Украине красных отрядов и для организации более планомерных боевых действий против германо-австрийских интервентов 4 марта было образовано Главное командование советских войск со штабом в Харькове. Руководить всеми частями Красной армии был поставлен В. А. Антонов-Овсеенко.

В Донбассе в остросложившейся обстановке сам собой возник Чрезвычайный штаб обороны. В него вошли председатель Совета народных комиссаров Донецко-Криворожской республики Артём, Ворошилов, заместитель наркома по военным делам ДКСР Николай Руднев и другие известные донбасские большевики. Штабу предстояло в срочном порядке заняться формированием вооружённых отрядов рабочих.

По совету Артёма Ворошилов отправился из Харькова в Луганск для организации боевых дружин. Там Клима хорошо знали, там он был своим. Организованная под его началом летом 1917 года Красная гвардия продолжала существовать в городе. В отсутствие Ворошилова её возглавлял его друг и соратник Александр Пархоменко.

Прибыв в Луганск, Ворошилов обратился с воззванием к рабочим Донбасса:

«Грозный час настал! Немецкие белогвардейцы под ликующий вой российской буржуазии двинулись на нашу дорогую, нашей собственной кровью омытую Российскую Советскую Федеративную Социалистическую Республику. Нашей революции, нашим завоеваниям грозит смертельная опасность. Немецкая буржуазия идёт спасать буржуазию российскую. Международный капитал ставит своей целью задушить международный пролетариат, а для этого буржуазии необходимо во что бы то ни стало раздавить, уничтожить красный социалистический пролетариат России.

Товарищи! В нас самих решение своей судьбы. От нас зависит спасти свою социалистическую родину и тем самым ускорить международную начавшуюся социалистическую революцию. Враг ещё силён и движется по всем направлениям. Нашему Донецкому бассейну грозит непосредственная опасность со стороны Киева, где уже воцаряются немецкие банды под руководством петлюр, винниченок и прочих предателей украинского народа.

Товарищи! Все, кому дороги идеалы пролетариата, все, кто ценит пролитую кровь наших братьев за освобождение России, все, кому дорог международный социализм, освобождающий человечество, все до единого — к оружию! С оружием в руках стройными железными рядами ударим на врагов труда, на трутней, на белогвардейцев немецких, великорусских и украинских.

За нами правда! В нас сила! Мы победим!

Да здравствует святая беспощадная борьба с вековыми угнетателями!

Да здравствует международная революция!

Да здравствует социализм!»[93]

12 марта в Луганск пришло известие о смене столицы России. Отныне столицей РСФСР становилась Москва.

Клим вместе с Александром Яковливичем Пархоменко приступил к формированию 1-го Луганского социалистического отряда. Основой его стали литейщики, крановщики, слесари заводов Гартмана, патронного и железнодорожных мастерских.

То, как это происходило, ярко описал Алексей Николаевич Толстой в книге «Хлеб. Оборона Царицына». Приведу в пересказе небольшой отрывок из неё.

...Выдался тёплый мартовский день. В тот день верстах в двухстах на запад от станицы Нижне-Чирской, в степном Луганске, хозяйничала ранняя весна. На его окраинах и в рабочих посёлках стояли, как и в станице, те же мазаные хаты в три окошечка, но уже без скирд хлеба в просторных огородах, радостно кричали грачи над гнёздами...

На машиностроительном заводе Гартмана шёл митинг.

Народу было столько, что сидели на высоких подоконниках, на станках, свешивали головы с мостового крана. Председательствовал начальник луганской Красной гвардии Пархоменко — большой мужчина с висячими усами, в сдвинутой на затылок бараньей шапке.

На трибуне, наскоро сколоченной из неструганых досок, где прямо по доскам написано дёгтем: «Не отдадим Донбасс империалистам», — возвышался невысокого роста человек, румяный от возбуждения. Бекешу он сбросил, военная рубашка обтягивала его крепкую грудь, край ворота потемнел от пота.

Он говорил звонко, напористо. Весёлые глаза расширялись, когда он обводил лица слушателей — то угрюмые, то мрачно решительные. Вот они раскрыли рты: «Ха-ха» — громко прокатывается под закопчённой крышей, и его глаза сощуриваются от шутки. И снова согнутая в локте рука ребром ладони отрубает грань между двумя мирами — нашим и тем, беспощадным, кто наступает сейчас тысячами штыков...