– Ладно, надо идти, – стараясь не смотреть Амайре в глаза, сказал я. – Нам назначено.
Амайра нанесла на мое лицо белый грим, надела на меня очки с каплевидными стеклами. Я стал почти похожим на человека. Затем мы совершили набег на оружейную Валии и вышли из дома.
– Тяжело ей, – вздохнула Амайра.
– Всем нам тяжело.
– Ты же понимаешь, я не то имела в виду… Подожди-ка, я загляну вон туда. Целую вечность не ела сладкого.
Амайра нырнула в кондитерскую. Снаружи висел аляповатый плакатик с надписью: «Награда за информацию о смерти Финнеа Стигана, искусанного и избитого, 600 марок». Ничтожная сумма за человека. Впрочем, и это деньги для тех, кто перебивается с хлеба на воду. Если бы я следил за порядком в городе, люди шли бы ко мне, а не расклеивали плакаты. Интересно, Клаун вешает такое на свою стену вырезок и объявлений? Конечно, стоило бы навестить его, нечего ему отсиживаться. С другой стороны, Клаун однажды уже подвел меня, да и предстоящая встреча была куда важнее.
Амайра появилась с банкой фруктового льда, политого красным сиропом, зачерпнула ложку, протянула мне.
– Спасибо, я воздержусь.
Она счастливо улыбнулась и сунула ложку себе в рот.
О мое дивное оружие, капитан великого Безымянного. Иногда твой незадачливый опекун забывает, как ты молода.
– Эх, вкусно. Люблю! – заявила Амайра. – О чем мы говорили? А, Валия. Ты вернулся, и ей стало совсем тяжело.
– Она скорбит – о Санг и в особенности о Нолле. Ведь тот умирает.
– Конечно. Но это не вся правда. Черт возьми, капитан-сэр, ты же все знаешь, но упорно не замечаешь того, что происходит у тебя под носом. Зачем, по-твоему, Валия заключила сделку с Ноллом?
– Ну, она такая. Если чего-то захочет, то добьется непременно, – сказал я.
Потом до меня дошло.
– Э-э… Валия пошла к нему сама?!
– Вот именно.
Я нахмурился, взял банку со льдом и запихал полную ложку в рот. Мерзкое холодное дерьмо. И приторно-сладкое притом. Я задумчиво рассасывал лед. Молчать куда проще, когда рот не пустой.
– Не понимаю, – наконец выдавил я. – Даже для Валии это чересчур. Безымянные забирают гораздо больше, чем дают. Ну может она теперь рассчитать на руке, как летают гуси, и что? Зачем с собой такое делать?
– Делать себя нечеловечески странной? Вот и я спрашиваю: с чего бы?
Отношения между родителями и детьми трудно изменить. Но порой мне хотелось напомнить Амайре, кто из нас старше, мудрей и вообще круче.
– Не все имеет отношение ко мне, – глубокомысленно заметил я.
– Для большинства людей – да. Но не ты ли сам всю свою жизнь посвятил любви к одной-единственной женщине?
Мы свернули за угол, и я обрадовался, увидев знакомые кривые балки «Колокола». Отличный повод закончить разговор. Какое-то время после Осады я, по сути, жил здесь. Мы с Тнотой и Ненн несколько лет не давали загнуться бару. Хорошего в нем было мало. Разве что дешевое пиво, которое здесь хранили в закрытых бочках. Это уменьшало вероятность обнаружить в кружке упившуюся до смерти мышь. Хотя однажды я в своей кружке нашел жабу. Одни духи ведают, как она попала туда. Наверное, не обошлось без Ненн.
В полдень за столами сидели только завсегдатаи. Они знали, что лучше не совать нос в чужие дела, даже если в бар заходит кто-нибудь столь же свежий и приятный с виду, как Амайра. Хорошо быть красивой! Это благословение небес. Все торопятся услужить, хорошо думают о тебе без всякого повода, охотно вступают в беседу. И влюбляются на раз плюнуть. С другой стороны, каждый встречный пьяница норовит пристать, власть имущие тянут в постель, и еще ты никогда не знаешь, видят ли в тебе что-то, кроме больших глаз и симпатичного личика. Эх, выглядеть бы моей подопечной попроще. Потрясающая внешность – не всегда плюс для капитана «Черных крыльев».
Те, с кем мы собирались повидаться, сидели за столом в углу, кто как убивая время. Ухоженный сорокалетний мужчина с узким бледным лицом и соломенного цвета волосами ниже плеч читал философский трактат. Симпатичный такой мужчина в скромном с виду, но отлично скроенном камзоле цвета полуночной синевы, с прорезными рукавами, под которыми виднелось серебряное шитье. На фоне обычных забулдыг он казался совершенно чуждым этому месту. Рядом сидел нелепой наружности мальчишка и оживленно царапал ножом стол, чего, по идее, ему не стоило бы делать, бандана у мальчишки была спущена до кончика носа. Когда мы садились, он повернул к нам лицо.
– Я бы предложил вам вина, но, боюсь, у меня всего один стакан, – захлопнув книгу, сказал Дантри Танза и развел руками. – Принес стакан с собой, поскольку оловянная кружка портит вкус.
– У вина в «Колоколе» нет вкуса, – напомнил я, отчаянно стараясь не заржать.
– Вино тоже принес я, – сообщил Дантри. – Две недели уже плачу им за возможность сидеть здесь целыми днями. Думал, ты не придешь.