Вороний закат

Каналина шумно вдохнула, словно принюхалась. Интересно, что тут можно учуять, кроме застарелого запаха пота и дерьма? Хм, отраву Морока? Вон как спиннер напряглась, будто перед дракой.

– Вы – один из них? – спросила она.

– Из кого?

– Из драджей. Они изменили вас?

– Нет.

Каналина беспомощно осмотрела черно-зеленые пятна на стенах и полу. Она хотела казаться бесстрастной, но у нее не слишком-то получалось.

– Знаете, сегодня наша последняя встреча, – раздраженно объявила спиннер. – Мне казалось, вы вскоре одумаетесь, решите, что поступить правильно – лучше, чем провести остаток жизни в камере.

Я пожал плечами, лег на пол и принялся отжиматься – на одной руке, потом на другой. Слишком уж легко. Я оперся на кончики пальцев и продолжил. Некоторое время Каналина молча наблюдала за мной.

– Вы знаете, что сейчас произойдет? – поинтересовалась она наконец.

– Да какая разница, – ответил я, не сбивая ритма отжиманий.

Чем бы еще усложнить?

– Вас растянут на дыбе. Нынче глава Отдела городской безопасности – Хайнрих Аденауэр. Теперь, когда я сдалась, вами займется он. Хайнрих предпочитает дыбу. Вы знаете, что делает с человеком дыба?

– Имею представление.

– Коленные суставы разойдутся. Плечевые тоже. Ступни растрескаются. После дыбы в Отделе жертва уже никогда не встает на ноги, она едва способна сидеть. Полагаю, они изломают вас всего, а не услышав нужного, перережут глотку и выбросят в канаву, словно мешок с обломками костей.

Удивила. Хотя, честно говоря, сам я человека на дыбе не наблюдал. В мое время обходились каленым железом и ножами. Обычные вещи, лишь при нужде используемые для пыточных целей. Сооружая дыбу, заявляют открыто: да, я буду часто, долго и законным образом пытать людей. На Границе всегда хватало шпионов и диссидентов, камеры не пустовали. Но при Венцере имелись определенные пределы. Хайнрих Аденауэр, ублюдок князя Аденауэра, не был солдатом. Я видел его один раз, когда он пытался спровоцировать Дантри на дуэль и тем самым не дать освободить сестру из Мод. Хайнрих Аденауэр был канцелярской крысой и изрядным куском дерьма.

– Ваша забота трогает, – сказал я, отсчитывая про себя: сорок один, сорок два. – Но, право слово, шли бы вы лесом.

Каналина не удивилась ответу.

– Вы спрашивали себя, почему вас поселили в белой камере, а не сразу отправили на дыбу? Вы здесь, поскольку вас защищают и не хотят видеть разодранным на куски. Я сделала все, что могла. Помните: возиться до бесконечности с вами не будут.

– Спасибо за трогательную заботу. Если бы не ваш ручной монстр, я бы вообще сюда не попал. И кто же мой таинственный друг?

– Кто бы это ни был, покамест он не позволил Аденауэру ломать вам кости на дыбе, – огрызнулась Каналина. – Но, Галхэрроу, сегодня – последний шанс. Сообщите мне что-нибудь стоящее, иначе у меня не останется выбора. Я отдам вас Аденауэру.

Пятьдесят пять, пятьдесят шесть. Может, и правда, у меня остались еще друзья в Цитадели. Но, скорее всего, это банальная следовательская уловка. Очередная. Проблеск надежды на освобождение. Правда, больно уж Каналина злится. Видно, привыкла добиваться своего, а тут не вышло.

– Попросите моих таинственных друзей отключить фос, чтобы вычистить статику, – посоветовал я и продолжил упражняться.

Каналина ушла, и во мне зашевелился страх. Конечно, белые камеры – тяжелая штука, но тюремщики не учли мою привычку к одиночеству. В Мороке я проводил месяцы в компании одних лишь призраков, а с ними гораздо хуже, чем просто одному.

Когда на следующий день открылась дверь, я приготовился драться. Лучше биться до последнего, чем покорно идти на лютую пытку. Я уже натерпелся в Мороке и не собирался кричать от боли и слушать тупые вопросы, на которые не знаю ответов, – тем более вопросы от крысы-ублюдка. Но открывшие дверь солдаты целились в меня из кремневых пистолетов. Сразу восемь солдат. Кто-то явно старался избежать неприятных случайностей. Ребята с виду были опытные и понимающие, до чего может довести белая камера.

– Повернуться спиной, руки за спину! – скомандовал солдат.

– Нет, – возразил я.

Солдат не выглядел мерзавцем, упивающимся жестокостью. Обычный гражданин и семьянин, пошедший под ружье из идейных соображений. Но на Границе обычных граждан удается перековать.

Солдат нерешительно посмотрел на товарища и сказал:

– Нам велели передать: если хочешь, оставайся в камере, но завтра тебе принесут руку фраканца.

Моя железная, стиснутая в кулак воля вмиг покрылась ржавчиной.

– Ты о чем?!

– Не знаю. Мне приказали – я говорю.

Наверное, он догадывался, что приказ нехороший, – солдатам таких поручений лучше не давать – и потому кривился и цедил слова, но пистолет держал ровно.

– На приказе – печать самого маршала. Советую подчиниться. Руки!

Ну да, кто такой Тнота для Цитадели? Всего лишь старый навигатор на пенсии. Я-то надеялся, что он продаст алмазы и удерет на запад. Но, видно, старый извращенец дожидался меня, а отчаявшись, решился спросить обо мне в Цитадели. Конечно, «рука фраканца» может оказаться и блефом. Но вдруг нет?

– Куда поведете?

– В другую камеру, этажом выше.