Воронье живучее

— Руки не поднимайте, лучше подайте мне, — сверкнула Марджона белозубой улыбкой.

Ее ладонь скользнула в ладонь Дадоджона, и их пальцы переплелись. Марджона, понизив голос, задушевным тоном сказала:

— Как хорошо гулять, держась за руки, в ночной тишине, под далекими яркими звездами, и вдыхать аромат пахучих роз. Ох, если бы все поэты чувствовали эту прелесть!..

Дадоджон был изумлен, счастлив и смущен. Его сердце оказалось во власти таинственного и сладостного наваждения, исходившего от теплой и нежной, шелковистой руки обольстительницы, вложенной в его руку. Терзаемый душевными муками, много повидавший и переживший, он жаждал участия, ласки и нежности, а не это ли обещала Марджона, переплетя свои тонкие трепещущие пальцы с его пальцами? Ведь измученному, как и тонущему, достаточно подать руку, и он ухватится за нее в великой надежде на утешение и спасение.

Слегка сжав пальцы Марджоны, Дадоджон сказал:

— А разве можно быть поэтом, не чувствуя красоты?

— Э-э, сколько угодно! Я сама знаю одного поэта, который не вылазит из дома и строчит стихотворения про что угодно. Он не знает, что такое красота и любовь. Даже музыку не слушает.

— Он как плохой солдат, — сказал Дадоджон.

— При чем здесь солдат?

— Солдат, который не знает личного оружия, не солдат!

Марджона засмеялась.

— А мужчина, который не способен пленить девушку с первой минуты, — не мужчина!

Дадоджон вновь смешался и произнес, запинаясь:

— А я… я… я в ваших глазах…

— Вы мужчина, настоящий мужчина! — с жаром воскликнула Марджона и, словно бы устыдившись, потупилась.

У Дадоджона захватило дыхание.

— Представляю, сколько кишлачных красавиц сохнет из-за вас, — медленно и будто с укором проговорила Марджона. — Не одной, наверное, заморочили голову?

— Никто на меня не смотрит.

— Ага, так я вам и поверила!

— Честное слово! — искренне вырвалось у Дадоджона.

— Если бы это было так… — со вздохом протянула Марджона, и Дадоджон вдруг почувствовал, что она все сильнее сжимает его руку.

Кровь бросилась ему в голову. Он рывком притянул Марджону, схватил ее за плечи, намереваясь осыпать поцелуями. Но она резко отвела лицо и отпрянула, потом оттолкнула его и отбежала к скамейке, что темнела под ивой, и села на нее.

Разгоряченный Дадоджон быстро подошел, сел рядом и хотел было взять за талию, однако она ударила его локтем в грудь:

— Эй, потише! Не на такую напали!..

Голос ее, резкий и грубый, охладил пыл Дадоджона.

— Да я это… — забормотал он, глуповато посмеиваясь. — Так уж вышло, не знаю… Я не хотел вас обидеть. Простите, Марджона-бону!

— Я не из тех, которые по первому знаку мужчины бросаются ему на шею, — ответила Марджона и тут же, без всякого перехода, сказала: — Если хотите, присылайте сватов. Вы мне нравитесь — отказа не будет!

Они обменялись взглядом. Пристально, остро глянула Марджона и сконфуженно — Дадоджон. Потом он повторил:

— Ради бога, простите меня, Марджона-бону, я не хотел вас обидеть. — И, сдержанно улыбнувшись, стал прежним — мягким, деликатным и смиренно-страстным Дадоджоном.

— Вы смеетесь надо мной?

— Нет-нет, что вы?!

— А чего ухмыляетесь?

— Стихи вспомнил, — сказал, опять улыбнувшись, Дадоджон. — Стихи Саади Ширази:

О, сколько любящих ты втаптываешь в прах!
Я первый пал перед тобою на песок[33].

— Это тоже надо уметь! — засмеялась Марджона.

— Конечно! — в тон ей ответил Дадоджон. — Я встретил девушку с таким талантом и стал одним из ее страстных поклонников.

Марджона быстро поднялась с места:

— Концерт начинается!

Они побежали, взявшись за руки и громко смеясь.

С противоположной стороны к клубу торопилось несколько девушек. Среди них были и Гульнор с Наргис. Услышав веселые голоса Дадоджона и Марджоны, выбежавших на свет, Наргис остановилась. Ее сердце учащенно забилось; горло перехватило так, что стало больно дышать, по лицу разливалась мертвенная бледность. Гульнор, обернувшись, крикнула:

— Ну что ты, Наргис? Скорее! Опаздываем ведь, Нар… — Перехватив ее взгляд, она осеклась.

Дадоджон тоже увидел Наргис и тоже застыл на месте. Марджона потянула его, но он вырвал свою руку и шагнул к Наргис. Ноги, однако, не слушались его — вся кровь жарко прихлынула к вискам и груди.

А Наргис, сделав над собой страшное усилие, взяла себя в руки и смотрела прямо ему в глаза. Когда Дадоджон приблизился на несколько шагов, она громко, резко сказала:

— Подлец! — и, круто повернувшись, убежала во тьму.

Гульнор помчалась за ней.

18

Поезд на Сталинабад пришел вовремя, ровно в двадцать один час десять минут, и Дадоджон облегченно вздохнул. Ему не терпелось распрощаться с ака Мулло, Хайдаром и Саттором, которые прикатили вместе с ним на станцию — провожать и раздражали банальными напутствиями, слащавыми улыбками, плоскими шутками. Скорей бы избавиться от них, забраться в вагон и уехать!.. Сердце Дадоджона то сжималось от боли, то вскипало злостью; в мыслях царил хаос.