- Не стоит, сэр. Я все уже узнал, - звучал из-под цилиндра сладкий голос, сколь хитрый, сколь же и глаза, лукавость женская вертелась приговором, как будто вскоре остановиться юла. Но снег все шел, как падали и жизни, а голос был приятен, опьянял, такие голоса все доведут до жизни, в которой если есть окно, то все ж о нем никто не знал, не знал и истину и не хотели знать, а Ворон понимал и искажал искусно. Факир отчаянья, магистр страшных тайн, он наслаждался малой силой, как искусством.
И все как будто знали, что Вороны свободны, что-то держит их.
- Жизнь надоела, сэр?
- Да, жизнь скучна, учитель.
- Что за привычки, сэр, когда я вас учил? Я лишь открыл все то, что вскоре в Фрейде вы пробудили, вот уж Фрейд вампир.
- Мы раскачали мир, так подрубив основу, что обесценили здесь все, держась за ось планет.
- Да, сэр, а вы любитель слова, и что же Фрейд? Перешел во власть господина Отчаяния?
- Давно ведь, ныне…
- Знаю, мой граф, все ищет той же мести. Катарина что ж? Да, сэр Цетон, вы слишком много лжете. Цетон, ведь Цетон твое новое имя, точнее сказать, кличка.
Ворон снял цилиндр, длинная ровная черная прядь прорезала тенью его бледное вытянутое лицо молодого человека с глазами алчного и разочарованного старика. И вечная улыбка застыла узостью губ в изгибе перевернутой дуги, где впадинка под носом выдавала нечто злое и хитрое, как план, где он слуга, а все же самый главный, он господин всех тех господ, что верят во всесильность власти. И незаметно так, что даже сам поверил, что он слуга.
- Зря ты лжешь клиентам.
Он улыбался, Цетон холодел, он знал всю силу, скрытую вне этой снежной торопливой учтивости и суеты. Сейчас лишь частью Ворон был суетлив, а в чем-то торжество скрывало приближение трагедии и упиванья смертью… Как будто знал, а, может, сам решил, что стоит что-нибудь наслать, иль это в прошлом…
- Зря? - порывисто и нервно сдвинул голову Цетон: - Будто ты всегда говоришь правду?
Ворон принял гордый самодовольный вид:
- Попрошу заметить, сэр, я всегда оглашаю условия сделки перед заключением контракта, выбор жертвы: поддаться искушению или умереть, как правило, выбирают первое, люди всего лишь люди. Впрочем, ты мастер темных комбинаций, как будто не уверен в себе, не уверен, что жертва согласится, а она должна добровольно кинуться в твои сети, в этом и есть искусство быть слугой. Ты становишься тенью хозяина до тех пор, пока хозяин не умрет, не станет твоей тенью, ты ждешь, готовишь его отчаяние. Отчаяние, как вино - выдержка придает великолепный вкус и скорость поглощенья так же, и аромат неповторим. А ты, как новый человек, все торопишься, бежишь куда-то. Куда? Ведь дальше вечность, приятнее тянуть ее небольшими глотками, ощущая разноцветный вкус.
- Я знаю Воронов, которые лишь на день заключали свой контракт и получали вдвое больше, чем ты порой. Но не сейчас, твой граф - желанная добыча сотен нас, но не моя, он мне не нужен, словно мусор.
- Твой новый контракт ведь с ней, с Уникальной? И ты пришел сказать об этом мне, предупредить, как ультиматум. О, ты хитер, придумал все, все выстроил. Остерегайся, зря ты ей не рассказал все с самого начала. Попомни же мои слова - лгать клиентам опасно для тебя же самого, особенно - таким клиентам.
Ушел.
Во мраке светились сфинксы, тайны всех храня, следы тонули в снеге, и говорить все зря, Цетон почувствовал себя лишь шахматной фигурой на доске, а за доской весь мир, его и не объять, а в номере все сон туманил мысли Уникальной. И каждый раз все новый прибывал, все Ворон, Ворон, Ворон. Где-то самоубийца стоял на бортике над каналом, хотел уж спрыгнуть, но рука вдруг чья-то остановила вдруг его - Семаргл, обещал направить, подсказать, а делать-то не мог, хоть с крыльями. Кажется, собрались все, все ожидали, игра шла мимо людей, на сцене их для зрителей иных.
========== Часть 16 ==========
Розалинда пробудилась посреди ночи, Цетон вернулся, все еще дыша морозом незастывших рек. Девушка приподнялась, задумчиво спросив:
- Не пора ли все уже рассказать?
- Нет, все ж еще рано.
- И выбора-то нет, как жалко мне не себя, но тех, кто жаждет этот путь. Мне сон привиделся, там солнца тянули руки друг к другу, каждый луч все к новым… Это люди, вернее, как я хотела, чтобы были люди…
- Так быть не может, человек лишь зверь. Когда младенец вдруг кусает мать и понимает, что больно не ему, а ей, он уже не един и с ней.
- Так что же, все люди так и остаются младенцами? Ты чем-то раздражен, все тот же…
- Вы знаете, есть некий муж ученый, Колберг, вот он считал, что развитие личности начинается с полной относительности всех ценностей, но тем же и кончается, уже в сознании.
” Но я скрываю от нее последний, высший, пункт, когда все ценности и нормы вплавляются во все то, что люди называют альтруизмом, притом сознательным… Не верю сам, в то, что говорю… Да и она не верит… Но лишь власть, лишь к ней стремятся люди, лишь доминирование над подобными себе. И все на страхе!”