Ворон

Как-то в полночь, в час угрюмый, утомясь от долгой думы,
Над томами, где укрылась мудрость стародавних лет,
Полусонный, я склонялся, но нежданный стук раздался,
Будто кто-то постучался осторожно в кабинет.
Я подумал: “Гость какой-то постучался в кабинет.
Ничего иного нет".

Ах, мне помнится так ясно! Был тогда декабрь ненастный,
От углей в камине красный отблеск падал на паркет.
Утра ждал я в нетерпенье, в книгах жаждал я забвенья
От печали и мученья, что померк мне горний свет —
Дева дивная Ленора, имя чье небесный свет,
Та, которой больше нет.

В шелковых багровых шторах шел, как дрожь, чуть слышный шорох:
Этот алый, небывалый ужас был во мне, как бред.
Сердце билось, кровь гудела, я твердил себе несмело:
“У кого-то, видно, дело, что стучится в кабинет.
Ночью некому без дела постучаться в кабинет.
Ничего другого нет”.

С духом я тогда собрался, более не колебался:
“Сударь, я прошу прощенья, что промедлил вам в ответ,
Но поверьте, — вы в начале слишком робко постучали,
Так что звуки долетали еле-еле в кабинет.
Я дремал и вас не слышал”. И открыл я кабинет.
Никого во мраке нет.

И, пронзая взором тьму, я стал, дивуясь и тоскуя,
Сам не зная, что со мною, явь ли то иль просто бред.
Было тьмой молчанье это, а во тьме хоть бы примета!
И одно — “Ленора!” — где-то шелестело мне в ответ.
Это я шепнул: "Ленора!”, эхо шепчет мне в ответ.
Ничего иного нет.

Я с душою воспаленной возвратился изумленный,
Сел, но снова звук за ставней о чугунный парапет.
Сердцу не было покоя, и промолвил я с тоскою:
“Посмотрю, что там такое, и открою, в чем секрет.
Погоди же, сердце, биться — я узнаю, в чем секрет.
Чуда тут, конечно, нет”.

Только я откинул ставни, как предстал мне стародавний
Грозный ворон из баллады, на старинный лад одет.
И, вспорхнув, как тень немая, барственно крылом махая
И меня не замечая, пролетел он в кабинет,
Сел на бледный бюст Паллады над дверями в кабинет,
Словно бы меня и нет.

Мрачной птице из эбена, восседавшей столь степенно,
Величавости надменной улыбнулся я в ответ:
“Пусть облезли с гребня перья, ворон древнего поверья,
Ты — не трус, в тебе теперь я вижу Стикса адский свет.
Как же звать тебя в Аиде, где от Стикса черный свет?”
Каркнул он: “Возврата нет”.

Кто же тут не изумится, если чертов ворон-птица
Так отчетливо прокаркал, хоть и невпопад, ответ!
Где же видано бывало, чтобы в гости прилетала
И на бюсте восседала важно, будто баронет,
Тварь нескладная, а видом будто лорд иль баронет
С именем Возврата Нет!

С бледного чела Паллады черный ворон, дух баллады,
Молвил только это слово, как души своей завет.
Каркнул это злое слово, на меня смотря сурово.
И тогда вздохнул я снова: нет друзей минувших лет!
Завтра и его не станет, как надежд минувших лет,
Коль он рек: “Возврата нет!"

Страшно мне молчанье было, и промолвил я уныло:
“Вызубрил он фразу эту за хозяином вослед,
На кого, всю жизнь терзая, ополчалась доля злая,
Неустанно насылая сонмы горестей и бед.
И надежды хоронил он с хором горестей и бед
Под припев “Возврата нет!”.

Кресло к ворону подвинув, птицу взором вновь окинув,
Улыбнулся я, что нынче у меня такой сосед.
Дум нанизывая звенья, цепенел я в размышленье, —
Каково ж тех слов значенье, что пророчил вестник бед,
Ворон грозный, вещий, тощий, неуклюжий вестник бед,
Каркнув мне: “Возврата нет!”

Так сидел я, размышляя, ничего не отвечая,
И вонзались птичьи очи в сердце резче, чем стилет.
Я догадками томился, долу головой клонился,
И злорадно свет струился на лазоревый глазет,
Но не сесть уже Леноре на лазоревый глазет!
К этому возврата нет!

Тут с кадилом благовонным, со сребристым робким звоном —
Мне почудилось — ступили серафимы на паркет.
“То Господень дар от горя, пей целебный дар и вскоре
Ты забудешь о Леноре — пей и приноси обет!
Позабыть о лучезарной дай мучительный обет!”
Ворон вновь: “Возврата нет!”

“Вещий или зло природы! Загнан ли ты непогодой
Сатана ль тебя отправил, о проклятый параклет,
В эту Ужаса обитель? Ты в отчаянье — воитель,
Ты в пустыне — искуситель, так ответь мне, сердцевед,
Исцелюсь ли в Галааде? Отвечай мне, сердцевед!”
А вещун: “Возврата нет!”

“Вещий иль исчадье ада! Будет ли душе отрада,
Истерзавшейся от скорби? Снимется ль с нее запрет
И дарует Всемогущий ликоваться в райской куще
С той душою присносущей, имя чье — небесный свет,
С лучезарною Ленорой, имя чье — блаженный свет?”
А вещун: “Возврата нет!”

“Это слово — знак разлуки! — я вскричал от новой муки. —
В одиночестве укрыться вечный я даю обет!
И не жди здесь до утра ты! Прочь! И не оставь пера ты
Черным символом утраты! Мчись туда, где адский свет!
Вещий лгун! Вынь клюв из сердца! Прочь туда, где адский свет!”
Но вещун: “Возврата нет!”

И сидит, сидит с тех пор он, полусонный черный ворон,
И в упор глядит он с бюста над дверями в кабинет.
Жгуче дремлют в тусклом свете очи дьявольские эти,
И недвижна на паркете тень его, как мрачный след,
И душе моей из тени, мрачной, точно вечный след,
Ввысь вовек возврата нет.