Ворон

Новый отряд «румяных» — не менее сотни — ворвался во двор стали разрывать «мантию» на полосы и относить в сторону. Через пару минут, от мантии ничего не осталось. Не обошлось, правда, без жертв — ведь рвали то с помощью клинков, да нервно — так что нескольких ранее запутавшихся ранили и они теперь, истекая кровью, пронзительно верещали, но и их утащили.

Коням нанесли им множество ран — но они, истекая кровью, еще дергали копытами так, что и подойти никто не решался.

Сразу несколько «желтоплащих» завопили, чтобы гнали «для расчистки дороги — тружеников». «Румяные» вырвались на улицу, а «крючки», уже знали, что нечто подобное будет. Теперь они сгибались еще больше — попадая под плети, сотрясая от бессчетных пинков, бежали во двор.

В несколько мгновений воцарился сущий хаос и ничего уж было не разобрать. Сотни перекошенных лиц — точно одно лицо, хруст костей, вопли, сильный, до тошноты, запах крови. Толпа все вливалась и вливалась в ворота — она достигла и повозки, надвинулась на нее — кого-то сдавило, затрещали кости — повозка, несмотря на то, что, вместе с перекладиной весила несколько тонн, стала кренится.

«Желтоплащие» вжались в стену, и визжали, и орали, и хрипели на все голоса:

— Кто позволил?!! Бунт!!! Конец!!! Всех на казнь!!! Всех!!! А-а-а!!!

Повозку заполонили «румяные» и беспрерывно хлестали напирающих плетьми — били без разбора, со всех сил — по головам, по лицам.

— Назад! К лошадям! Всем вам кара! К лошадям!

— Мечами их! Мечами! — завопил один из «Желтоплащих».

Конечно «румяные» повиновались…

«А-А-А-ААА!!!» — жуткий вопль заметался по двору. Все это действо, то на мгновенье застывало, то прорывалось стремительным, резким движеньем. Сразу во многих местах, проступала кровь; оттуда бордовыми кругами разрывался вопль… И вот видит Барахир кровавый водоворот — он во весь двор разросся, кружится и кружится, а в центре его, куда все эти вопли стекают — бесцветная и бездонная воронка. От кровавой вони — от нее темнело в глазах, и юноша чувствовал, что самого его тянет туда, в эту бездну. Ему казалось, что он не дышит, но захлебывается кровью.

Совсем рядом завопил кто-то:

— А вот ты!.. Из-за вас все — Враги!..

И один из «крючков», весь окровавленный, избитый, с рассеченным плетью лицом оказался на телеге, рядом с Барахиром. Но тут подоспел «Румяный» — ударил его в спину между лопаток, так что клинок, пройдя сквозь грудь, задел и Барахира, оставил на его груди глубокий шрам. Этого «крючка» поспешили сбросить с телеги.

— Именем великого Жадбы, велено, всем «труженикам» выйти на улицу!

Этот вопль, возымел действие большее, чем мечи. Ведь им — сам Жадба повелевал! Они только и ждали, когда им скажут, что дальше делать. Если бы им указали, что выбегать надо спокойно, никого не давя, так они бы и это исполнили, однако, такого им никто не указал, а раз так, то они подавили еще не мало своих — в основном женщин и детей…

Тюремный двор завален был телами. Некоторые еще шевелились, начинали вопить, но захлебывались, словно бы погружались в кровяное болото. Лошади, ради которых и согнали «тружеников», были снесены, вдавлены в одну из стен.

— Новый коней! Немедля! Что стоите, болваны! — неистовствовали «желтоплащные», но не так уж неистово, как вначале, видно было, что и их силы подходят к концу — ведь невозможно же пребывать все время в подобном напряжении, и вопить.

«Румяные» тоже притомились — ругаясь, стали растаскивать тела — брали за руки, или за ноги, или за шкирку, и тащили; таким образом оттаскивали и тяжело раненых, и женщин, и детей. И чем дольше это продолжалось (тел то было очень много) — тем больше они бледнели и неистовствовали в своей ругани, на «крючков» обращенной:

— Развелись-то, расплодились!.. Ишь, навалилось то!.. Ну, ничего, ничего — это все дело Жадбе угодное — угодное, ведь, да?!..

Привели лошадей, однако, они так испугались запаха крови, что вырвались, растолкали «румяных» и бросились по улице. И тут лица «крючков» среди которых много было теперь окровавленных напряглись еще больше прежнего — посерели — они ожидали, что обрушиться на них новая кара, и чувствовали себя виноватыми. Но на этот раз «крючков» оставили в покое; за конями побежали, и как их ловили Барахир не видел — можно было только догадаться по крикам:

— Дорогу перегораживай! Сетями их!..

Еще через несколько минут притащили, замотанных в сети, отчаянно бьющихся коней. Прежде чем освободить от цепей, их запрягли в повозку; и уж потом их и не надо было погонять — с такой скоростью они понесли со двора.

Вот и улицы — здесь перекошенные ненавистью лики, ругались, плевались, бросались какой-то гнилью. Барахиру до тошноты неприятно в эти лица было смотреть, однако, он боялся прикрыть глаза, в чем и признался старцу: