Ворон

— А вот навстречу этому свету и пойдем.

Тут Эллиор кивнул на поворот, этого лесного тракта, из-за которого вышел Сильнэм, и за которым, судя по всему, и был источник хлада. На недоуменный взгляд хоббита, он отвечал:

— За этим поворотом сердце холода; однако, верно говорят, что в каждом живом сердце, каким бы холодным оно не было, кроется искра пламени — ибо все сущее было создано из пламени, и всему когда-то суждено вновь в этот пламень обратиться. Впрочем — сейчас не до рассуждений — даже меня этот мороз пробирает…

Эльф подхватил на руки Сикуса — и только тут, все заметили, насколько же, на самом деле, тощий этот человек. Казалось — стоит этот скелет уронить, и он рассыпится на сотни маленьких острых обломков. Тем не менее, на вытянутом его лице можно было прочесть умиротворение, а созданная словами эльфа солнечная пелена по прежнему окружала его, и, в этом холоде, даже и смотреть на этот свет было приятно. Девочка шла рядом — она взяла тоненькую ручку Сикуса, целовала ее, роняла жаркие слезы…

— А как же Мьер? А как же этот… орк или… эльф?! — крикнул, поспешая за ними Хэм.

— Они, зачарованные, теперь будут стоять здесь ходь год, хоть век, хоть тысячу лет — ничего с ними не случиться. — отвечал Эллиор. — Они даже и не заметят, сколько времени прошло…

Синеватый, овевающий их свет становился все более ярким — нестерпимо жег холодом лица, тяжело было дышать, глаза слепли.

В эту минуту, девочка, стала трясти за рукав Эллиора, шептать со слезами:

— Как же мы могли забыть?! Вернемся! Скорее же!.. Вы же про цветы забыли… как же вы могли…

Тут она закашлялась, а эльф, согревая ее своим теплым дыханьем, спокойно говорил:

— Им теперь хорошо. Они согрелись… А чтобы и вы согрелись, спою-ка я вам одну песенку:

— Весна в лесу, весна в полях,
В летящих в небе журавлях,
И в свете молодой листвы,
Ее красу поймете вы.
В напевах перелетных птиц,
И в ласке солнца златых спиц,
В лазури неба и воды,
И в свете ласковой звезды.
В твоих, любимая, очах,
И в опьянительных ночах.
И в сердце радостном моем —
Пылает творческим огнем!

Все же, когда они прошли шагов сто, идти стало совершенно невыносимо: дышать надо было осторожно — мороз рвал грудь. В этом морозном воздухе, словно тоненькая иголка переломилась — пропищал Ячук:

— Давайте отойдем в сторону! Давайте среди деревьев пройдем!

— С радостью бы! — отозвался Эллиор. — Да тут даже и ты, между стволов не пролезешь!

Действительно — черные стволы, с силой вжимались друг в друга, могучие их ветви переплетались в вековой борьбе; а висячее между ними черное марево передвигалось судорожными рывками.

— Плохая эта затея! — прохрипел Хэм. — Мы точно в пасть ледяному чудищу идем!

Однако, не успел он еще договорить, как тракт плавно и сразу, как раскрывающиеся в театре партеры, открыл терем. Причем, свет из него льющийся был столь ярок, что пришлось прикрыть глаза — Хэм не удержался — вскрикнул от прокалывающих до костей игол холода.

Терем, и все, что примыкало к нему напоминало исполинскую лакомую выпечку; этакую мечту ребенка: огромную сладость, в которой можно прогрызать туннели, выедать пещеры. Окружено это «угощенье» было забором, метров в пять высотою, который тоже имел вид лакомый: ворота стояли распахнутыми. Деревья образовывали вокруг этой постойки довольно широкий, метров в тридцать круг, причем могучие стволы были изогнуты дугами, будто это «угощенье» давило на них незримыми и плавными руками все века их роста.

— Идем, идем! — подбаривал всех Эллиор. — Теперь я ясно чувствую, что под этой леденящей оболочкой кроется уютное жилище! Вперед же!

— Вперед на конях белогривых,
К восходу, к огнистой заре —
Летим средь колосьев игривых,
К сияющей в небе горе.

Навстречу пылающим скатам,
Навстречу рожденному дню,
О, друг, назови меня братом,
Мы мчимся к созданья огню!

Эллиор бегом, едва ли касаясь земли, устремился к этому терему; при этом фигура его разраслась в стороны, загораживала бегущих следом от леденящего света. Но, когда до ворот оставалось шагов двадцать, эльф уже не мог спасти их от холода — это была терзающая стихия, она врезалась со всех сторон, она рвала тела — от этого мороза кровь леденела в жилах, и двигалась с трудом, упругими, мучительными рывкам.

— Ничего! — подбадривал Эллиор. — …Главное — пробежать ворота!

Синий свет, казалось, выжег глаза — Хэм сделал еще несколько шагов, чувствуя, что сейчас промерзнет насквозь, и, удивляясь такой нелепой гибели, услышал неожиданно уверенный глас Эллиора: