Ворон

В бездвижности утомились руки и спина. Хотелось бегать, колоть дрова, что угодно, лишь бы не сидеть попусту на твёрдом табурете.

Живот потяжелел, напрягался неприятными позывами. Артёмыч цокал, вздыхал, вычёсывал руки. Поглядывал на пустое ведро. Опять пробовал читать книгу, однако вскоре смял её и бросил на кровать.

Дима тем временем обедал у костра с Витей. Ему по-прежнему было неловко из-за того, что он рассказал всем о бычках в зольнике. Сейчас он понимал, что это было глупо. Ведь и ворону было бы лучше, если б в засаде продолжал сидеть именно Витя. Надеясь как-то сгладить свою вину перед охотником, Дима стал расспрашивать его о тайге, о населявших её зверях. Витя, оживившись и ни в чём не выдавая обиды, отвечал, затем рассказывал уже без всяких вопросов, по собственному желанию.

Описал, как загнанная пума ложится на спину и выставляет лапы:

– Можно подумать, она сдалась и бери её тёпленькой, но как бы не так. Пума, когда на спине, опаснее всего. Собака на неё кидается, а она ей когтями живот вспарывает. Зараз потрошит все кишки. Такую только стрелять. И то потом надо ждать, пока совсем издохнет, а при смерти и человека задерёт. Кошка. Ты знал, что у домашних котов главное оружие – удары задними лапами?

Дима качнул головой.

Витя увлечённо рассказывал о том, как скрадывать осторожную лису, как привлекать её, подражая крикам раненого зайца, как по снегу выслеживать сохатого, как по чернотропу искать соболя.

– Хорошо, если зверь глуповатый, этим можно пользоваться. Вот тарбаган.

– Кто? – не понял Дима.

– Тарбаган. Ну, суслик. То есть не суслик, а как его… Сурок! Черношапочный сурок.

– А, – кивнул Дима, всё равно не очень понимая, о ком идёт речь.

– Он пугливый, осторожный, но глупый до одури. Медведь, когда за ним охотится, так все норы разрывает, а человеку проще. Артёмыч рассказывал, он на палку вешал шапку из тарбаганьего меха. И прятался. Черношапочник выйдет из норы и смотрит. – Витя приподнял к груди руки, вытянул шею – изобразил сурка: – Чего там такое? Думает, это его сородич висит. – Витя хмыкнул. – Так и стоит. Зачарованный. Всё вглядывается в шапку. Не может понять. Глупый. И смотрит до того увлечённо, что не слышит даже, как к нему сзади подходят. Чуть ли не вплотную стреляют. – Помолчав, Витя повторил: – Да… Всё смотрит на шапку. Как в гипнозе.

Диме не понравились эти истории. Он отвёл взгляд, надеясь, что охотник замолчит и больше не будет рассказывать о промысле. Напрасно он задумал это примирение. Дима никогда не видел ни пум, ни тарбаганов, но ему было жалко их.

Выходя после обеденного привала, он опять подумал об этом удивительном противоречии: Витя, Артёмыч, Николай Николаевич так хорошо знали природу, повадки животных, но без сожалений убивали всех, кто встречался им на пути.

«Наверное, они тоже по-своему любят природу. Но любят для себя – как машину или дом. Сама по себе природа их не интересует, для них она – чудесный интерьер. Ну или не интерьер; может, слово не самое удачное. Оформление мира вокруг. Им нравится, когда мир оформлен в горы, деревья, птиц, животных. Им приятно гулять по такому миру. Не более того. Главным для них остаётся человек. Горы они любят – как стены, деревья – как шкафы, зверей – как вазы, украшения, статуэтки. Считают их красивыми. Любуются. А при необходимости используют. Сдирают мех, выщипывают перья, режут на куски мясо.

Наверное, они так же и других людей любят – как красивый или просто удобный интерьер для своей жизни. Для них люди – заводные машинки, вызывающие эмоции, развлекающие болтовнёй. Если машинка сломалась, её всегда можно заменить другой. Вот и вся любовь.

Так и живут – интерьеры друг для друга».

Увлечённый такими мыслями, Дима порядочно отстал от Вити. Пришлось ускориться. Но мысли не успокаивались – словно ручей, давно искавший путь в сухую долину, наконец одолел непокорный кряж и весело пролился в заросшее русло; теперь его ничто не могло укротить. Дима опять замедлил ход. Решил, что рано или поздно нагонит охотника, ведь тому нужно было иногда устанавливать капканы. В спокойном шаге думалось просторнее.

«Дядя Коля прав. Мама любит животных. Жалеет бездомных кошек, собак, своих мышей. Но при этом носит шубу из соболиного меха, ест свинину и говядину. Откуда это противоречие? Как его объяснить?

Неужели и мама любит природу для себя? Но тут уж дело не в интерьере, а в чём-то более сложном.

Она любит животных, потому что они напоминают человека. Обнимает котят, как ребёнка или игрушку. Даже целует их. Но, конечно, никогда не подумает любить их по-животному: нюхать им под хвостом, вылизывать холку. Воспринимает жизнь как комикс, пародию на жизнь человеческую, поэтому умиляется. Видит щенка беззащитным ребёнком, поэтому оберегает.

А вот с щитомордником так не получится, вот его и не жалко. Кого не очеловечила, того не любит. Точнее даже – относится к ним, как на самом деле относится к животным.