Вор-любитель. Избранные рассказы о Раффлсе

Однажды я ясно расслышал его – комнаты сообщались друг с другом через старомодные створчатые двери, и дверь, которая вела из приемной в спальню, не была закрыта, а лишь завешена богатой драпировкой. Я мог бы поклясться, что слышал Раффлса. Я пролил свое вино на скатерть и громко расхохотался по поводу какой-то грубой остроты хозяина. Более я ничего не услышал, хотя насторожил уши как нельзя лучше. Но вот, к моему великому ужасу, когда слуга все унес со стола, Краггс вскочил, как ужаленный, и бросился в спальню, не говоря ни слова. Я сидел ни жив, ни мертв, пока он не вернулся.

– Показалось мне, что дверь скрипнула, – пояснил Краггс, – но я ошибся… воображаете… Надо мне походить. Говорил ли вам Раффлс о бесценном сокровище, которое я там храню?

Наконец-то зашла речь о картине. Чтобы отвлечь Краггса от этой щекотливой темы, я заговорил о Квинслэнде и тамошних зданиях. Я пытался отвлечь его от этой мысли, но напрасно. Он все возвращался к своей знаменитейшей редкости, приобретенной таким некрасивым путем. Я заметил, что Раффлс говорил мне о картине, и этим немного успокоил его. С доверчивой болтливостью слишком хорошо пообедавшего человека Краггс взгромоздился на своего любимого конька, я уже поглядывал через его голову на часы. Было лишь четверть десятого.

Из чувства простого приличия мне невозможно было теперь уйти. Итак, я снова сел в кресло (мы всё стояли у дверей) и стал слушать, почему у моего хозяина сразу загорелось честолюбивое желание обладать тем, что он с таким упоением называл «неподдельным», без примеси, закаленным, несокрушимым, как медь, произведением старого мастера. Он, Краггс, действует получше, нежели один соперничающий с ним законодатель художественных вкусов. Впрочем, даже выдержки из его монологов могут навеять скуку, достаточно сказать, что все закончилось приглашением, которого я так боялся в течение всего вечера.

– Но вы должны непременно взглянуть на нее. Тут, в соседней комнате. Вот сюда!

– Разве она еще не запакована? – поспешил я осведомиться.

– Нет, заперта на ключ, и только.

– Пожалуйста, не беспокойтесь! – умолял я.

– К черту беспокойство! – возразил он. – Идемте!

Было ясно, что противиться долее его приглашению значило бы навлечь на себя подозрения еще ранее минуты неизбежного разоблачения, поэтому я послушно последовал за ним в его спальню без дальнейших протестов и терпеливо позволил ему показать мне сначала футляр, окованный железом, стоявший в углу. Краггс, очевидно, испытывал прилив гордости при одном виде своей сокровищницы. Я уже думал, что он никогда не кончит своих рассуждений по поводу ее скромного вида и достоинств Чеббсова замка. Но пока ключ его повернулся в замке, мне показалось, что прошла целая вечность. И вот замок щелкнул, и пульс мой мгновенно перестал биться.

– Ах, Господи! – воскликнул я через мгновение.

Картина оставалась на месте, в своем футляре!

– Что, боялись, вас ударит крышкой? – осведомился Краггс, вытаскивая холст и осторожно разворачивая его. – Великая вещь, а? Кто бы мог подумать, что это написано двести тридцать лет тому назад? А ведь это так, даю вам мое слово! У старика Джонсона лицо повытянется, когда он увидит это. Ведь одна такая штука стоит всех картин Квинслэндской колонии вместе взятых. Стоит она пятьдесят тысяч фунтов, молодой человек, а я получил ее за пять!

Он толкнул меня в бок и, казалось, был готов на дальнейшую откровенность. Мое волнение взвинчивало его, и он потирал себе руки.

– Если уж вы к этому так относитесь, – заливался он хохотом, – то что же станется со старикашкой Джонсоном? Он просто уйдет и повеситься на крюке от собственной своей картины, как я полагаю!

Одному только небу известно, как мне наконец удалось овладеть собой. Хотя и оправившись от первого впечатления, я все-таки продолжал молчать, но уже по другой причине. Прилив новых волнений сковал мне язык. Раффлс дал маху, Раффлс дал маху! Не попытаться ли мне? Или слишком уж поздно? Неужели нет способа?

– Прощай покамест, – проговорил Краггс, бросая последний взгляд на картину, перед тем, как свернуть, – до той поры, пока мы не доберемся до Брисбана.

Каково было мое положение, когда он запер ящик!

– В последний раз, – сказал он, опуская ключ снова в карман. – Теперь она отправится прямо на пароход, в каюту.

В последний раз! Когда бы я мог отправить этого человека в его Австралию без его драгоценности! Когда бы мне удалось выполнить то, чего не смог Раффлс!

Мы вернулись в другую комнату. Я не имею ни малейшего понятия, как долго мы еще беседовали и о чем. Виски и содовая вода поспели как раз вовремя. Я еле дотрагивался до них, но он пил без устали, и я оставил его еще задолго до одиннадцати в совершенно бесчувственном состоянии. Последний поезд отходил из Ватерлоо к Эшеру в 11:50.

Я нанял извозчика до дома. В отель я вернулся через тринадцать минут и поднялся наверх. Коридор был пуст, я постоял секунду на пороге гостиной, прислушиваясь к храпу, раздававшемуся изнутри, затем я бесшумно отпер дверь хозяйским ключом, который мне весьма нетрудно было захватить предварительно с собой.