Вор-любитель. Избранные рассказы о Раффлсе

Я не мог хорошенько уловить смысл и этого последнего замечания, потому что, будь я женат, я едва ли привез бы к нему свою жену, так сразу, без церемоний. Я пробормотал какую-то банальную фразу, он же добавил, что все, вероятно, устроится, когда я поживу здесь подольше, как будто я намеревался коротать с ним целые недели.

«Однако, – подумал я, – у этих колониальных жителей настоящая мания гостеприимства». Тем не менее, все еще удивляясь, я отправился вслед за ним в жилое помещение банка.

«Обед будет готов через четверть часа, – сказал он, когда мы вошли. – Я думаю, вы с удовольствием сначала примете душ: все необходимое для этого есть в комнате в конце коридора. Позвоните, если будете в чем-то нуждаться, ваш багаж, между прочим, еще не доставлен, но есть письмо, принесенное нынче утром».

«Не ко мне же?»

«Нет, к вам. Разве вы не ждали его?»

«Разумеется, не ждал».

«Ну, а оно пришло».

И вот, когда он провел меня в мою в комнату, я прочел на конверте адрес, написанный мной самим к У. Ф. Раффлсу!

Банни, я знаю, тебе случалось испивать горькую чашу до дна, ты знаешь, каково это. Все, что я могу тебе сказать, это, что при виде такого письма я до того упал духом, как никогда еще, я думаю, дружище, не случалось тебе падать. Я не в состоянии был ничего проговорить, а стоял лишь с собственным своим письмом в руках, пока мой собеседник не счел более приличным оставить меня одного.

У. Ф. Раффлс! Мы принимали друг друга за У. Ф. Раффлса, потому что новый директор еще не приехал! Не удивительно, что у нас в разговоре происходили постоянные qui pro quo[2], и чудо, что мы не обнаружили своего обоюдного заблуждения. Как бы он надо мной посмеялся! Но мне, мне было далеко не до смеха, ей Богу, вовсе не до того! Я рассмотрел в мгновение ока все произошедшее, без трепета, но с чувством тяжелого гнета, когда подумал о своем собственном положении. Я очутился на дне глубокой пропасти, так как рассчитывал на этого У. Ф. Раффлса. Теперь я вспомнил о субъекте с бородою патриарха, о лошади, мчавшейся без всадника с окровавленным седлом, об умышленно ложном указании дороги, сбившем меня совсем в сторону, затем о директоре и о слухах насчет появившихся там разбойниках. Но, в сущности, я не стану утверждать, чтобы я почувствовал какую-нибудь личную жалость к человеку, которого я никогда не видел. Подобная жалость – это лишь общепринятая вежливость, да и вдобавок все мое сострадание было тогда обращено только на самого себя.

Я находился в таких отчаянных тисках, как никогда, какую дьявольщину мог я тут придумать? Вряд ли я достаточно описал тебе полнейшую необходимость моего возвращения в Мельбурн с деньгами, в сущности, это не столько было необходимостью, сколько моим собственным решением, которое я вполне мог признать абсолютным.

«Деньги я должен был добыть, но как, как? Поддастся ли этот совершенно чужой человек моим убеждениям, когда я открою ему истину? Нет, это только заставит нас рыскать по всему околотку целую ночь. К чему же я стану ему говорить? Предположим теперь, что я оставлю его при его заблуждении… будет ли от этого какой-нибудь выигрыш?» Банни, клянусь тебе, я явился к обеду без всякого определенного плана в голове, без придуманной лжи на устах. Я бы мог все уладить довольно естественно и объяснить дело, не теряя времени, но, с другой стороны, к чему было торопиться? Письма я еще не вскрывал и мог всегда уверить, что не заметил инициалов. Тем временем что-нибудь могло обернуться в мою пользу, я мог пока выжидать в положении наблюдателя. Искушение уже у меня появилось, но искушение еще смутное, и эта неопределенность пробуждала во мне неодолимый трепет.

«Плохие известия, как я опасаюсь?» – спросил управляющий, когда я наконец уселся за стол.

«Скорее надоедливые», – отвечал я. Уверяю тебя, я отвечал наобум, не подумав, просто на скорую руку, но ложь была произнесена, положение принято, путь к отступлению отрезан. По инстинкту, не сообразив еще, что мне делать, я уже объявил себя У. Ф. Раффлсом. С этой минуты я и должен был оставаться этим Раффлсом в этом банке на эту ночь, а дьявол уже научит меня, как воспользоваться моей ложью!

Раффлс снова поднес стакан к губам, я же забыл и думать о своем стакане. Сверкнул при свете газа его портсигар, поднесенный ко мне, но я отрицательно покачал головой, не отрывая своих глаз от рассказчика.