Вор крупного калибра

Во‐первых, эдакий дрын ни в один пистолет не влезет. Во‐вторых, это вообще пусть и стреляная гильза, но давно потерявшая первоначальный облик: отполированная, закупоренная плотно подогнанной пробкой вроде бы из каучука, она являла собой нечто вроде флакона.

– Что там, Сергей Палыч?

Акимов осторожно приоткрыл пробку и помахал ладонью, направляя на себя поток воздуха. И все-таки в нос ударила такая резкая вонь, что чуть мозги не взорвались.

– Нашатырь, спирт.

– Да чую уж, – прогнусавил Колька, морщась.

– Твое? – спросил Акимов.

Колька лишь плечами пожал:

– На кой? Я что, барышня? Забирайте. Что, думаете, хозяева потеряли?

Акимов неопределенно хмыкнул.

* * *

– Ну что, следователь? Отыскал гильзу? – поприветствовал его Сорокин.

Безошибочно определив насмешку, Акимов тем не менее как мог корректно и сухо поведал о своих изысканиях, не забыв представить максимально подробное – даже с некой издевкой – описание вещей, обнаруженных при убитом В. А. Швице. Предъявил и гильзу. Однако начальство на его тон и не чихнуло, а поинтересовалось, понимает ли лейтенант Акимов, что гильза не та.

– Разумеется, – лязгнул Сергей.

– Отлично, – мирно кивнул Николай Николаевич, – а вот вещички. Где они у тебя, представь-ка полюбопытствовать.

Полный дурных предчувствий, Акимов выложил руководству на стол Витюшины бирюльки, и Сорокин практически сразу заявил:

– Расстрелять. Из крупнокалиберного пулемета.

– Кого?

– Тебя. Сыщик, так твою растак, ты два глаза для красоты носишь? А мозг – для весу? Вот это что, я тебя спрашиваю? – капитан сделал такой жест, как будто хотел носом ткнуть Акимова в Витенькину ложку, но сдержался.

– Ложка…

– Какая, я тебя спрашиваю? Ты ее осматривал, сыщик с дипломом, он же летчик?! Что на ней?

Он лично взял упомянутый предмет и помахал им прямо перед глазами Сергея.

– Ну, птичка с кубиком. И надпись – «Коля».

– О, умеет-таки читать. А вот думать будем учиться. И смотреть, и, главное, видеть, – Сорокин извлек лупу и сунул ее в руки подчиненного. – Это, ваше высоконедоумие, не птичка, а самый что ни на есть орел. И не кубик – не кубик, а свастика. Клеймо люфтваффе, сокол ты наш.

Акимов, сгорая от стыда, рассматривал мелкое, еле видное клеймо – да, в самом деле, то, что подслеповатая мама Вити назвала птичкой, а он, не подумав, повторил, было именно клеймом, и именно люфтваффе. Что смог разобрать остроглазый, хотя и кривой Сорокин.

– Один пургу прогнал, второй подхватил. Вот так и делают ошибки. Понял?

Сергей молча кивнул.

– Идем дальше. Кто такой Коля?

– Откуда мне-то знать?

– А если подумать?

– Не знаю.

Единственный глаз Сорокина стал чуть ли не белым, и черный зрачок смотрел в упор, как дуло, но голос звучал спокойно и даже вежливо:

– Оперуполномоченный Акимов, приказываю немедленно задействовать то, что у вас находится под фуражкой. Выполнять. О выполнении доложить.

Повисла неловкая, даже грозовая тишина. Акимов, нечеловеческим усилием взяв себя в руки, максимально вежливо ответил:

– Никак нет, не могу знать, кто есть Коля, чье имя обозначено на ложке люфтваффе, обнаруженной на трупе потерпевшего гражданина В. А. Швица.

– Твою ж мать, – совершенно по-человечески, по-свойски вздохнул Николай Николаевич. – Мать, Сережа. Мать Вити сказала, по твоим же словам, что ложечка появилась… когда?

– В сентябре.

– Очень хорошо, – ласково, как слабоумного, похвалил Сорокин. – А чем, друг мой Сереженька, ознаменовался на вверенном вам участке сентябрь этого года? Быстро!

«Чем? Чем? Задержали Ивана за кражу дров, угон велосипеда, мадамочка со своим мадаполамом, салом поделился Остапчук…»

– Дачу ограбили! – не выдержав, гаркнул Сорокин. – Дачу генерал-лейтенанта Сичкина, имя которого… ну?

– Николай, – угрюмо ответил Акимов.

– Фух, – выдохнул Сорокин, – родили, поздравляю. В общем, к гадалке не ходи – его ложка, с ограбления. Ты как, не устал? Есть не хочешь?

– Нет.

– И это правильно, не заслужил еще. Теперь вот с этим, – Николай Николаевич бережно взял осколочек в цементе. – Красивое, а? Как думаешь, откуда?

Тут уже сам Акимов понял, что с собой не совладает. Он забыл о субординации, о воспитании – и да, что греха таить, просто о вежливости, которую, как ни крути, надо проявлять к старшим. Задыхаясь от злобы, Сергей процедил:

– Да кто же это вам позволил мне выволочки такие устраивать? Я что, место пустое? Не понимаю слов обычных! Я боевой офицер, летчик, я обучался на официальных курсах! Я…

Ответом было краткое:

– Отставить истерику.

Николай Николаевич смотрел ровно, прямо, без злобы и возмущения. Он задал вопрос и ожидал ответа:

– Повторяю. Что за осколок? Версии?

И понял Акимов, что истериками горю не поможешь. Нравится – не нравится, он тут на положении беспорточного сопляка, а этот вот кривой гад помогает родиться сыщику. И пока он, Сергей Акимов, закатывает руководству сцены, преступник разгуливает на свободе, чему он, оперуполномоченный, прямо сейчас немало поспособствовал. Тогда Сергей взял себя в руки и четко, как на занятиях, принялся излагать: