Вор и тьма

Я стоял посреди камеры, стражники — снаружи, однако дверь не запирали. Ждали чего-то. Послышались шаги, скоро ко мне пожаловали двое — облаченные как стражники, лишь без кирас, шлемов и перчаток. Оба небритые и хмурые: первый вошедший кинул на кровать ворох черной одежды и сразу убрался прочь, а второй взгромоздил на столешницу суму, в которой оказался большой горшок; достал посуду. Я не поверил собственным глазам, но он в самом деле накладывал в деревянную миску щедрую порцию горячей каши. Налил в объемную деревянную кружку подогретого вина и поставил рядом толстую свечу. Зажег ее, бросил на стол еще ломоть ржаного хлеба и ложку. Затем немой тюремщик забрал свою суму и удалился. Хлопнула дверь, лязгнул замок.

Чудны дела твои, Господи! Я-то думал, что жилы растягивать на дыбе будут или что хуже припасут. Но не кормежку! Разворошив тряпки, нашел чистую льняную рубаху, шерстяной черный камзол, такие же штаны и кожаные сапоги. Точь-в-точь как у стражников. Воистину подарок судьбы!

Ох, как же я продрог! Накинувшись коршуном на одежду, сбросил с себя грязную рванину, торопливо облачился в новое и после уже принялся за кашу. Она еще не остыла, вино тоже. Внутри меня растекалось блаженное тепло. Черт возьми, я был счастлив несколько мгновений, даже зажмурился от удовольствия.

Впрочем, скоро охватили тяжкие, невеселые думы, что терзали на замковом дворе. Я опять перечислял имена тех, кто пошел за мной и встретил свою смерть. Вспоминал Старика и братьев, уничтоженных Низверженным. Снова и снова повторял имя Алисы. Перед глазами вставало неописуемое отчаяние, застывшее на лике Томаса Велдона, когда он узрел в одной из теней свою дочь. Церковник тоже впутался в эту историю — в мою историю — из-за меня. Дьявол его подери!

Я лежал на соломенном матрасе, подложив под затылок ладони и уперев взгляд в выщербину на оштукатуренном потолке.

Моя жизнь не может быть прежней. Очередное воровское дело, знатный куш и кутеж — вот чем я жил после Лерпо. Нет, я, конечно, искал ниточки, что могли бы привести к тому, кто уничтожил ночных крыс. Только я посвятил поискам лишь первые полгода, а потом, отчаявшись хоть что-нибудь раскопать, почти смирился с тем, что небо Орнора так и не увидит отмщение за воровское братство.

Я бесцельно прожигал дни. Порой, когда вновь накатывали воспоминания и тоска, не находил ничего лучше, чем просто сменить обстановку. Я отправлялся в новую столицу или большой город, обкрадывал очередного толстосума, и вновь — кабаки, вино, женщины. Пока и это не наскучило, да так, что загорелся мыслью о флибустьерстве. Каприз избалованного золотом молодого человека. Я мог позволить себе столько монет, сколько захочу, и тогда купил новую игрушку — шхуну «Скорпион».

Да, теперь понимаю, что мое пиратство — это всего лишь блажь.

Ну а что теперь? Рой, Шрам, Манрок… В голове зазвучал длинный список… Алиса!.. Старик!

Алиса нужна мне! И я должен отомстить! Чтобы погибшие отдали свои жизни не зря… Да вытащить, в конце концов, из этой передряги Велдона и его чокнутую Лилит! Помочь Ричарду? Но как?

Кровь и песок! Отныне я знал, ради чего жить и в чем корень всех бед. Кто за все в ответе. Низверженный! Убить его? Я заскрежетал зубами, вспомнив о магии того, кого именовали Низверженным. Как его уничтожить?

Мне сие не ведомо, но я все же вор. Сделаю то, ради чего все затевалось! Перстень Бога Сына должен стать моим! Найду Алису, Велдона… А что потом? Не знаю. К черту все, что будет потом!

Сперва нужно получить свободу!

Обостренный магией Харуза слух говорил, что в коридоре на страже двое или трое. Я размышлял, как управиться с ними, не имея ничего, что хоть отдаленно напоминало оружие, когда послышалось шарканье стариковских шагов. Кто-то приближался к моей камере.

Спустя минуту дубовая дверь отворилась. В освещенном фонарем проходе показалась сгорбленная фигура в монашеской рясе. Вошедший опирался на посох с закрученным в спираль навершием. Из-под капюшона, тень от которого полностью скрывала лицо, раздался дрожащий голос:

— Твое время пришло.

Глава 13 Первая кровь

Дверь затворилась. Вошедший откинул капюшон. На меня смотрел глубокий старик, лысый, с морщинистым лицом и блеклыми глазами.

— Мое имя Тохут, — надломленным голосом произнес он.

Я сделал вид, что не заметил появления в камере еще одного человека. Но что за гость пожаловал ко мне?

Монах доковылял до стола. Тяжко вздохнув, облокотился рукой о столешницу и, придвинув к себе табурет, грузно уселся на него. Движения давались древнему старику с явным трудом.

— Когда-то меня звали иначе, — вновь заговорил он, — отцом Леонардо. Да, давно это было…

Старик замолк, погрузившись в воспоминания, даже закрыл глаза. Потом, выдохнув, вновь вперил в меня взор и продолжил:

— Мой постриг в монахи случился почти сто девяносто лет назад. Тогда я стал отцом Леонардо, но вот уж полтора столетия как обрел новое имя.